Михаил Нестеров. Судьба, трагедия и аресты «Амазонки», а также других людей с картин великого художника
Лучшие полотна Михаила Нестерова: «Видение отроку Варфоломею», «На Руси», «Душа народа», «Труды Сергия Радонежского» — исполнены мистико-философского смысла. Это было художественным воплощением души русского человека с ее верой, с ее поисками, с возвышенностью и святостью.
После 1917 года художник пришел к трагическому и страшному для себя выводу — его России, «великой, дорогой нам, родной и понятной» больше нет. «Она подменена в несколько месяцев.
От ее умного, даровитого, гордого народа — осталось что-то фантастически-нелепое, варварское, грязное и низкое…»
Поменялся и стиль работ Нестерова — он стал писать преимущественно портреты, не за плату, а «чтобы не позабыть совсем свое ремесло».
Впрочем, он и до революции порой обращался к жанру портрета, но считал это не только не основным, но даже не слишком важным для себя направлением. Портреты кисти Нестерова, тем не менее, пользовались исключительным успехом.
Портрет дочери художника Ольги «Амазонка» стал, наверное, одним из самых знаменитых.
Ольга, лишившись матери и оставшись на попечение отца новорожденной малышкой, играла в его жизни особую роль. Не зная, как выхаживать грудных малышей, молодой вдовец сначала отвез девочку к своим родителям, которые полюбили внучку до безумия.
Но отец очень скучал по Ольге, единственному напоминанию о любимой, рано ушедшей жене Машеньке, а поездки в Уфу с подарками и редкие встречи с дочерью ничего не решали. Как только Ольга немного подросла, он забрал ее к себе.
Художник в то время работал в Киеве, расписывая Владимирский собор, а Оле надо было учиться. Выбирая между гимназией и институтом благородных девиц, Нестеров выбрал институт — ему хотелось дать дочери все самое лучшее.
Ольга была болезненной, но училась хорошо, и ее форменное платьице часто украшали цветные банты, которые выдавались воспитанницам за успехи.
Нестеров вспоминал: «По праздникам я бывал у нее в институте на приемах, и она радостно появлялась в переполненном зале то с голубым, то с розовым бантом, а иногда и двумя — за успехи в языках французском и немецком. Начальница была очень заботлива к Олюшке. Иногда она болела, и тогда заботы начальницы к ней удваивались».
Каникулы Ольга проводила с отцом. Но вскоре случилось страшное — одна из воспитанниц после каникул занесла в институт скарлатину, и Ольга тяжело заболела. Сестра художника примчалась из Уфы, чтобы неотлучно дежурить у постели больной, но девочке становилось все хуже. Она металась в жару, болезнь дала осложнение на уши, на почки. Все ожидали скорой смерти несчастного ребенка…
«Олюшка лежала с головы до ног забинтованная, как Лазарь в гробе. В моей девочке у меня оставалась последняя надежда на счастье, последнее воспоминание о Маше. Чего-чего я не передумал в те дни, недели,месяцы». Пять месяцев — с сентября по январь — дочь боролась за жизнь, постоянно находясь под угрозой смерти, и пять месяцев Нестеров сходил с ума от горя.
Ольга, к его великой радости, с болезнью справилась.
Но в 1905 году на Ольгу, еще не достигшую двадцатилетия, вновь навалилась болезнь. В 1906 году ей сделали тяжелейшую операцию (трепанацию черепа), для чего пришлось обрить половину головы… Именно тогда Нестеров и стал работать над «Амазонкой», на которой Ольга предстала здоровой, изящной, красивой…
Но ее лицо не похоже на наивную юную мордашку — эта девушка много страдала и заглянула в лицо смерти. И ярко-красная шапочка на ее голове своим кровавым цветом напоминает о страшных испытаниях, выпавших на ее долю.
На картине «Святая Русь» с правой стороны можно увидеть больную девушку, которую поддерживают под руки две женщины (одна из них в монашеском одеянии). В них друзья узнали мать, сестру и дочь художника, выздоравливавшую Ольгу.
Это было благодарностью Нестерова Богу за чудесное избавление дочери от смертельной опасности. Начатую в 1901 году картину художник завершил в 1906, тогда на ней и появилась эта узнаваемая группа.
Эту картину приняли не все. Лев Толстой с его сложным отношением к религии, отозвался о ней весьма ехидно и даже заявил, что Христос похож на «итальянского тенора». И вообще высказывался в том плане, что «Нестерова надо драть». Нестеров не держал на писателя обиды, ему удалось при личной встрече найти с Толстым общий язык. Толстой даже позволил художнику писать свой портрет.
В революционные годы Нестеров снова вернулся к портретной живописи. Возможно, ему хотелось запечатлеть «уходящую натуру», осколки мира, разрушавшегося на глазах. Так получилось, например, с двойным портретом «Философы» (1917 год), на котором изображены Павел Флоренский и Сергей Булгаков за какой-то неспешной, важной беседой.
Пройдет немного времени, и Сергея Булгакова выкинут с родины на «философском пароходе», а Павла Флоренского, не только философа, но и блестящего инженера, математика, химика, естествоиспытателя, одного из разработчиков плана ГОЭЛРО, отправят в ГУЛАГ, где он пройдет свой крестный путь до страшного финала, когда в 1937 году «тройка» НКВД приговорит его к расстрелу.
Во время жизни в Сивцевом Вражке портретирование продолжало оставаться важнейшим делом Нестерова. В 1920-30-х годах он выполнил портреты, которые ныне входят в число его самых знаменитых работ.
Среди них портрет философа, профессора Ивана Ильина «Мыслитель» (Ильин тоже был выслан из России на «философском пароходе» и завершил свою жизнь в эмиграции; только в наши дни его прах был торжественно перезахоронен в Москве), портреты художников братьев Кориных, единственных учеников Нестерова, Виктора Васнецова…
Работать над портретами Нестеров любил в гостях у тех, кого писал, либо на природе — во-первых, человека можно было изобразить в естественной для него обстановке, а во-вторых, дома, в страшной тесноте работать было просто-напросто неудобно.
В Сивцевом Вражке у него не только не было мастерской, не было даже места для работы («…Пишу около печки на расстоянии 2-3 аршин», — рассказывал Нестеров знакомым), не было средств, в том числе и материальных, для нормального существования.
У Ольги с мужем был маленький ребенок (девочка родилась в 1918 году), да и отец поселился у нее вместе с женой и четырьмя детьми, юношеского и подросткового возраста…
Но семья жила дружно, гостеприимно (друзья вспоминали, что всех пришедших сразу приглашали к столу, даже если при послереволюционной скудости гостям можно было подать только чай с сухарями).
Ольга пыталась материально поддерживать семью отца, но ее жалованье в Румянцевской (позже Ленинской) библиотеке было смехотворным — 2,5 советских червонца. Однако, несмотря на все неурядицы, проблемы и отсутствие мастерской, Нестеров много работал и дома, стараясь запечатлеть черты родных, знакомых и близких ему людей.
Круг близких людей Нестерова становился все уже — кто-то вынужденно отправился в эмиграцию, кто-то был арестован, кто-то «ликвидирован»… Судьбы многих пострадавших отзывались в сердце Нестерова большой болью.
В 1920-х годах дважды арестовывали Владимира Воробьева, священника, настоятеля храма Николы Чудотворца в Плотниках.
Нестеровы считались прихожанами этого старинного храма на углу Арбата и Плотникова переулка и арест своего духовника восприняли как большое личное горе.
Нестеров, сам еле сводивший концы с концами, оказывал материальную помощь священнику и отправлял ему в лагерь посылки. Но отец Владимир так и сгинул где-то в лагерях в 1940-е годы. А церковь в начале 1930-х, в период массового сноса церковных зданий, была уничтожена.
В 1929 году беда коснулась уже и семьи художника. Первый муж его дочери Наташи, литературовед-пушкинист Михаил Дмитриевич Беляев был арестован. Ему грозил расстрел и только благодаря самоотверженным хлопотам и просьбам Нестерова его зятю удалось избежать гибели.
Беляев отправился в лагеря.
Религиозная живопись Нестерова этого периода мало известна. Конечно, художник не отказался от любимой темы, но его произведения, связанные с православной тематикой, в советское время нельзя было экспонировать, и они осели где-то в частных собраниях и закрытых музеях, например, в коллекции Духовной Академии в Троице-Сергиевой Лавре.
Впервые за долгие годы Нестеров принял участие в выставке 1933 года под названием «Художники РСФСР за 15 лет» и только с портретной живописью. Через два года он стал участником еще одной выставки, приготовив к ней уже не только портреты, но шестнадцать картин. Сюжеты были довольно нейтральные ( «Пастушок», «У пруда» и др.).
Нестеров встретил теплый прием со стороны публики, но официальные критики с ним не церемонились. Газета «Правда» высказалась в том ключе, что если в СССР еще и остались очаги реакции, то они запечатлены на полотнах Нестерова…
Особенно раздражали всех нестеровские старцы — художник Виктор Васнецов, известные ученые… Действительно, немало портретов знаменитых ученых (среди которых выделяется портрет академика Павлова) было создано Нестеровым в эти годы.
И портрет Павлова имел огромный успех на Всемирной выставке 1937 года в Париже.
1937 год оказался особенно страшным для Нестеровых. Был арестован еще один зять художника Виктор Шретер, муж Ольги.
Видный юрист, профессор Московского университета, он был обвинен в шпионаже и через год расстрелян (стоит ли говорить, что в 1950-х годах его посмертно реабилитировали за отсутствием состава преступления). В 1938 году арестовали и Ольгу, уже немолодую и с ранней юности нездоровую женщину.
И сам Нестеров был арестован, правда в тюрьме его продержали всего две недели, выбивая показания… Можно себе представить, что чувствовал 76-летний художник, когда его тащили в камеру и подвергали оскорблениям и допросам.
Жил художник по-прежнему в Сивцевом Вражке, в квартире расстрелянного зятя. Его близкие — жена и дочери — очень страдали из-за того, что к ним стали относиться как к родственникам «врагов народа» (а это было связано с повседневными унижениями и хамством), но сам Нестеров старался не обращать на это внимания.
Мастер боролся за право сохранить верность своим идеалам, и не угодничать перед новой властью.Он отказался писать портрет Сталина, а до того — отказался от юбилейной выставки, так как на ней нельзя было выставить его самые важные работы, такие как «Душа народа» (Нестеров обращался к Сталину с просьбой экспонировать картину, но тот запретил).
Арест Ольги принес такие мучения, от которых старый художник так и не смог оправиться. Нестеров стал тяжело болеть… Начавшаяся война сломила его окончательно. И слишком позднее признание со стороны официальных властей его не радовало. В 1941 году Нестеров получил Сталинскую премию за портрет академика Павлова (хотя написан портрет был в 1935 году, за шесть лет до того).
В том же году из лагеря выпустили Ольгу Михайловну. Вернулась она инвалидом, и уже не могла ходить без костылей.
Жизнь семьи в военное время была тяжелой. Скудные пайки, отсутствие тепла, бомбежки… Металлическая печка-буржуйка с трубой, тянущейся через всю комнату, согревала ее плохо. Больной художник уже не вставал, лежал в постели в шапочке, в перчатках, мерз и страдал — из-за собственного горя и горя своей страны.
В 1942 году его не стало. Незадолго до смерти в связи с восьмидесятилетием он был награжден орденом Трудового Красного Знамени и стал заслуженным деятелем искусств РСФСР. Поздно, слишком поздно признали его талант… Овдовевшая Наташа в 1945 году вышла замуж за сына близкого друга отца Булгакова Федора Сергеевича.
До конца своих дней художник был убеждён в том, что «Видение отроку Варфоломею» — самое лучшее его произведение. В старости лет художник любил повторять: «Жить буду не я. Жить будет «Отрок Варфоломей». Вот если через тридцать, через пятьдесят лет после моей смерти он ещё будет что-то говорить людям — значит, он живой, значит, жив и я.»
Использованы материалы — http://art-nesterov.ru/gallery.php
Источник
1 марта 2016 годаMarch 1, 2016
25395
Источник: https://bessmertnybarak.ru/article/mikhail_nesterov_amazonka/
Выставки библиотеки ВолгГМУ: История одного портрета
Картина М. В. Нестерова «Портрет академика, физиолога И. П. Павлова» (1935)
Библиотека ВолгГМУ продолжает серию выставок «История одного портрета». Сегодня наш рассказ о картине М. В. Нестерова «Портрет академика, физиолога И. П. Павлова» (1935).
В 30-х годах прошлого века Михаилом Васильевичем Нестеровым была создана целая галерея портретов людей творческого труда в области науки и искусства, и друзья Ивана Петровича Павлова обратились к художнику с просьбой написать портрет великого физиолога. Нестеров всматривался в фотографии ученого, но не видел в них ничего примечательного.
«Я смотрю, — писал он, — и не нахожу ничего такого, что бы меня пленило, раззадорило… типичное лицо ученого, профессора, лицо благообразное, даже красивое… и только. Я не вижу в нем признаков чрезвычайных, жизненных, волнующих мое воображение…». Друзья ученого продолжали настаивать и даже добились того, что Павлов согласился позировать.
В начале июня 1930 года художник отправился в Ленинград, и первая встреча с Павловым сразу же решила все дело: она дала ему то, чего он не мог найти, рассматривая фотографии, — впечатление яркой неординарной личности…
«Не успел я осмотреться, сказать несколько слов, ответить на приветствие супруги Ивана Петровича, как совершенно неожиданно, с какой-то стремительностью, прихрамывая на одну ногу и громко говоря, появился откуда-то из-за угла, из-за рояля, сам «легендарный человек»… …
Поздоровались, и я вдруг почувствовал, что с этим необычайным человеком я век был знаком. Целый вихрь слов, жестов неслись, опережая друг друга. Более яркой особы я и представить себе не мог. Я был сразу им покорен… навсегда.
Иван Петрович ни капельки не был похож на те «официальные» снимки, что я видел, и писание портрета тут же мысленно было решено».
Самобытность, непосредственность Павлова, его страстная убежденность, живость мысли и молодость духа взволновали и захватили художника, так как отвечали творческому духу и внутреннему состоянию самого Нестерова.
«Во мне исчез страх перед неудачей, проснулся художник, заглушивший все, осталась лишь неутолимая жажда написать этого дивного старика», — вспоминал впоследствии Нестеров.
Все лето Павлов проводил в селе Колтуши, под Ленинградом, где располагалась Биологическая станция. Нестеров поехал туда. Жизнь в Колтушах шла по давно заведенному порядку. Просыпались около 7 часов. Ровно в семь Павлов шел купаться, потом завтракал. После начинался сеанс. Иван Петрович садился за рабочий стол, брал книгу… Нестеров так и писал его, сидящим с книгой в руках.
Позировал Павлов неспокойно. Увлеченный прочитанным, он начинал громко хвалить или ругать автора, спорить с невидимым собеседником, а иногда в горячности хлопал книгой об стол, стучал кулаками… Сеанс на время прекращался. Нестеров ждал, когда Павлов успокоится.
Через две недели портрет был готов. Лицом к зрителю за столом сидит Павлов. В руках у него книга. На заднем плане за окнами террасы сочная зелень листвы. Потоки солнечного света играют синевато-голубоватыми бликами на костюме, рубашке великого физиолога. Павлов погружен в чтение. Неувядаемая молодость и оптимизм ученого великолепно гармонируют с изображением природы.
Портрет понравился всем: родственникам и друзьям ученого, его коллегам по работе. Недовольным оказался только один человек — сам художник.
Прошло пять лет, прежде чем он почувствовал в себе готовность, а главное, возможность вернуться к работе над портретом. Встречи Нестерова с Павловым не прекращались все эти годы.
Художник был частым гостем в Колтушах, видел большие изменения, происходившие в этом маленьком городке, где для научных опытов Павлова был построен целый комплекс новых зданий и учреждений. М. В.
Нестеров делал небольшие карандашные зарисовки, набрасывал эскизы будущего портрета. В творческом сознании художника рождался новый образ И. П. Павлова…
На картине 1935 года ученый изображен сидящим на застекленной террасе. Крепко сжав протянутые вперед кулаки и положив их на листок с диаграммой, Павлов как будто доказывает что-то невидимому собеседнику. За окном – стандартные домики Колтушей, научного городка, созданного великим ученым, а за ними – осенние поля, полоска леса на горизонте и затянутое облаками небо.
«Портрет решен в светлой, несколько разбеленной гамме, все связывается двумя основными доминирующими тонами: серо-голубым и розовато-лиловым. Серый костюм Павлова написан широко и свободно, голубоватые, зеленоватые, охристые его тона оживлены розовыми рефлексами.
Пейзаж играет в портрете очень большую роль, но по-иному, чем это было в ранних произведениях Нестерова. Там типично «нестеровский» пейзаж настроения усиливал лирическое звучание портрета.
Здесь же лаконичный ландшафт за окном характеризует сферу деятельности Павлова, как и диаграмма на столе перед ним».
«Пейзаж его (то есть Павлова) радовал, — писал Нестеров, — так как все, что вошло в него, были его мысли, воплощение его мечтаний последних лет».
С большим изяществом, очень деликатно написан цветок, стоящий на столе; кружево его белых звезд и зеленых листьев придает особую поэтичность портрету, построенному на четких ритмах прямых линий.
Портрет Павлова 1935 года — это один из величайших шедевров в творчестве художника, вершина его портретного искусства.
В 1936 году портрет был приобретен Третьяковской галереей, в этом же году не стало великого ученого И. П. Павлова. Но Нестеров отдал ему еще одну дань своего восхищения – написал прекрасные воспоминания, в которых запечатлел образ великого ученого с необычайной яркостью и истинным дарованием художника.
Познакомиться с литературой, рассказывающей об истории создания портретов И. П. Павлова можно в отделе гуманитарно-просветительской работы библиотеки ВолгГМУ.
Советуем прочитать:
С. В. Замылина,
заведующая отделом гуманитарно-просветительской работы библиотеки ВолгГМУ
Источник: http://www.volgmed.ru/ru/news/content/2013/09/5/2692/
Доктора в портретах двух художников
Разговор пойдет о портретах четырех докторов, которые были написаны двумя великими русскими художниками — М.В. Нестеровым и М.А. Врубелем.
Подробнее о художниках: Сайт посвященный М.В.Нестерову и Сайт посвященный М.А. Врубелю
Портреты хирурга С.С.
Юдина работы М.В. Нестерова. Первый портрет знаменитого доктора был написан в 1933 году.
Сразу следует отметить, что Нестеров видел в Юдине не только выдающегося по способностям хирурга, автора многочисленных печатных трудов, неутомимого искателя новых путей и методов, но и разностороннего увлекающегося человека, ценителя всего прекрасного.
На первой картине запечатлен подготовительный момент — производство люмбальной пункции с целью обезболивания предстоящей операции. Этот вид анестезии известен давно, и называется спиномозговая анестезия. Доктор Юдин жорошо владел методом и очень активно внедрял его в повсеместную практику.
Позже, подобный способ обезболивания как-то подзабылся. Не совсем, конечно, — применять применяли, но не столь широко, и тому были причины. Потом вынужденно вспомнили. Усовершенствовали иглы (теперь они тоньше), изобрели прекрасные местные анестетики и… С 90-х годов двадцатого века он вновь широко используется в современной анестезиологии.
Учебный фильм по люмбальной пункции
Кстати, пункцию можно делать лежа на боку, как на видео, а можно — сидя, что и отображено на полотне.
Следующий портрет Юдина выполнен на два года позже того, что представлен выше. Здесь, хирург за столом в своем кабинете. Куча бумаг, а в руке папироса.
Художник делает упор на внутренний мир и характерологические особенности врача, а не на впечатление от операционной. Хотя и тут, полностью эффекта необычности не смог преодолеть, поставив на стол банки с заформалиненными человеческими препаратами. Он пишет С.Н.
Дурылину: «Посматриваю на «Сережу» — чешутся руки еще написать его … начну новый портрет со старой модели…»
По записям понятно, что и на этот раз Михаилу Васильевичу было достаточно легко писать хирурга Юдина. «… Юдин-собеседник, живой, остроумный, на все отзывчивый, всем увлекающийся, часто парадоксальный, всегда занимательный, интересен, заманчив, свеж, …. живое слово для Юдина — такая же творческая стихия, как его хирургический ланцет.
» Как мы видим, на втором портрете врач жестикулирует в беседе, что-то поясняя.
Не буду говорить о биографии С.С. Юдина. Лучше прочитайте ее у Игоря Григовича, доктора медицинских наук, профессора ПетрГУ. Очень интересно и подробно (читаем здесь). Скажу только одно — яркая, но печальная судьба у этого человека.
Он скончался в 1954 году, через одиннадцать месяцев после возвращения из ссылки в Бердск-Новосибирск. Почувствовав себя плохо (за несколько часов перед кончиной) на съезде в Киеве, перед отлетом попросил отвезти его в старую психиатрическую больницу, чтобы посмотреть неоконченную фреску Врубеля.
Вернувшись в Москву будь-то бы бодрым, умер в своем домашнем кабинете от инфаркта. О Юдине говорили: «Он жег свечу с обеих сторон». Почему я на этом заострил внимание? В посещении Киевской больницы с неоконченной фреской Врубеля, есть какая-то мистическая временная связь. Возможно, поймете меня ближе к концу повествования. А сейчас продолжим.
У Нестерова есть еще одна подобная серия из двух картин — портреты великого физиолога И.П.Павлова.
Разница между написанием полотен составила пять лет. В этих портретах живописец предпочел изобразить Павлова только за столом, а не во время его опытов. И причина понятна, если знать предисторию и опыт работы с портретом Юдина. Нестеров познакомился с академиком Иваном Петровичем Павловым в 1930 году.
Из писем Нестерова -«Поздоровались, и я вдруг почувствовал, что с этим необычайным человеком я век был знаком, — вспоминал Нестеров. — Целый вихрь слов, жестов неслись, опережая друг друга. Более яркой особы я и представить себе не мог. Я был сразу им покорен, покорен навсегда. Иван Петрович ни капельки не был похож на те официальные снимки, что я видел, …
донельзя самобытен, непосредствен. Этот старик 81 года был «сам по себе», и это было настолько чарующе, что я позабыл о том, что я не портретист, во мне исчез страх перед неудачей, проснулся художник, заглушивший все, осталась лишь неутолимая жажда написать этого дивного старика». И да! Нестеров действительно считал себя не лучшим портретистом.
В 1930 году был написан первый портрет Павлова, но художник почти сразу решил, что он недостаточно выразителен и нужно будет позднее написать еще один. Спустя пять лет Нестеров сообщал С.Н. Дурылину: «Приступаем к портрету более сложному, чем первый; нам обоим 158 лет; удастся ли преодолеть все трудности для одного — позирования, для другого — писания портрета? …Я сажаю И.П.
против Виктора Викторовича (помощник Павлова), их разделяет стол, на нем цветы: левкой, любимый цветок И.П., и «убор невесты», цветок провинциальный, но такой изящный; его белые лепестки, как звезды… Иван Петрович недолго остается молчаливым, чем дальше, тем беседа делается оживленнее… Уголь мой скользит, прыгает по полотну… И.П.
, оживляясь, имеет манеру для большей убедительности пристукнуть по столу кулаком, что дало мне повод ввести в портрет столь свойственный И.П. жест». «Я работаю с остервенением, — писал художник П.Д. Корину, — по 5-8 часов простаиваю у мольберта.
Портрет почти закончен, голова вышла, бьюсь над руками характерными, а старик бедовый; сидеть смирно не может, к тому же погода неустойчивая: то солнце, то серо или дождь; замучился, спал с тела, и все же дело двигается… Жизнь здесь живая, интересная, старик все тот же, неукротимый, еще играет в чурки, а какой спорщик! Но я, конечно, весь в портрете, одна только и дума о нем…
«
Как вы думаете — Почему Павлов бывший симинарист, великий физиолог, в то же время является и доктором, и виртуозным хирургом? Во первых, физиология — составная часть медицины, тем более учение о ВНД. Во вторых, Иван Петрович имел шикарную оперативную технику, которую получил стажируясь в Медико-хирургической академии на кафедре И.Ф. Циона. В третьих.
Подобно Боткину, он стремился объединить интересы физиологии и медицины. Это выразилось, в частности, в обосновании и разработке им принципа экспериментальной терапии. Занимался изысканием научно обоснованных методов излечения экспериментально созданных патологических состояний.
В непосредственной связи с работами по экспериментальной терапии находятся и его исследования фармакологических проблем. Павлов рассматривал фармакологию как теоретическую медицинскую дисциплину, пути развития которой тесно связаны с экспериментальной терапией.
В Википедии вы прочтете, что ученый почти насильно остался на родине после Октябрьской революции.
И это похоже на правду. Его не выпустили. Да, он был противником многих большевитских методов и его зачастую спасала только мировая известность и ленинская охранная грамота. Небольшой пример. В 1933 году в одну из его лабораторий приехал профессор одной из Секций научных работников, чтоб уведомить о чистке антисоветских элементов. Результат: а) профессор был вышвырнут из лаборатории, б) С.М. Киров на жалобу оного и делегации секции ответил — «Ничем не могу вам помочь».
Но коль так случилось, и шведская лаборатория осталась без Павлова с его сотрудниками, то… Ради справедливости надо отметить, что ему построили великолепный институт в Колтушах, под Ленинградом.
Так же надо отметить, что он будучи человеком и ученым с большой буквы, был таким же великим патриотом своей страны. Вот его слова: «Что ни делаю, постоянно думаю, что служу этим, сколько позволяют мне мои силы, прежде всего моему отечеству, нашей русской науке.
И это есть и сильнейшее побуждение, и глубокое удовлетворение.»
Гений физиологии умер в 1936 году от пневмонии. Похоронен на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге. Отпевание прошло по православному обряду, согласно его завещанию.
Заканчивая о нестеровских героях, хочу заметить, что в его портретах, наиболее удачно вышли изображения не в анфас, а в профиль.
Переключаясь на другого художника и делая мостик между двумя частями, позволю себе начать со следующих слов — Потеря зрения стала страшным ударом для М.А. Врубеля.
Он неоднократно говорил об усталости от жизни, подолгу стоял перед открытой форточкой, пытаясь умышленно простудиться… Врубель скончался 1 апреля 1910 г. в одной из санкт-петербургских частных клиник от пневмонии.
Но несколько ранее, М.А. Врубель запечатлелдвух своих докторов. Это психиатры — Ф.А. Усольцев и И.П. Карпов.
Федор Арсеньевич Усольцев, нарисован слепнущим М.А. Врубелем, когда тот лечился в частной больнице доктора. Доктор и его жена создали душевным больным комфортные условия для жизни и лечения. Например, пациенты жили практически в одном доме с семьей врача, вместе обедали. Врубель с большой любовью и благодарностью отзывался об Усольцеве. Во время лечения в его клинике у художника наступила ремиссия. Справедливости ради надо сказать, что стоимость пребывания не отличалась дешевизной.
Что примечательно, так это тот факт того, что врач Федор Арсеньевич, почти всю жизнь проработал под крышей своей лечебницы. Правда она имела разные вывески и хозяев. Как провидение рока, психическими растройствами заболели его жена и дочь, а сам он в конце жизни ослеп (вспомним Врубеля) из-за глаукомы. Во втором рисунке с иконой, Врубель как бы фиксирует то, что события сязаные с лечебницей, с доктором, да и с ним самим — переплетение божественного и темного. Чувствуется некая трагическая скорьбь, обреченность, но в то же время, и неуверенная надежда на помощь Богородицы.
Надо сказать, что М.А. Врубель дважды лечился в частной лечебнице доктора Фёдора Усольцева — летом 1904 и ещё, почти целый год в 1905. В этой клинике тогда находился и П.И. Карпов (его профессиональный статус на то время пока неясен — то ли студент, то ли ассистент, а может начинающий практику врач), также опекавший художника, совершавший с ним прогулки, ведший беседы, в том числе, об искусстве. В последствии Карпов стал профессором психоневрологии, действительным членом Российской академии художественных наук (РАХН), одним из первых коллекционеров, членом и руководителем комиссий по исследованию творчества душевнобольных и заключенных… Но… Внезапно с 1930 -31 года все следы П.И.Карпова теряются, и ответить на вопрос о его судьбе не могут ни отечественные, ни зарубежные исследователи.
Уже нет всех этих людей — великого художника и русских психиатров начала двадцатого столетия, но осталась клиника, а вокруг нее — ограда по эскизам Врубеля. Бывшая лечебница Усольцева существует сегодня под названием «Центральная Московская областная клиническая психиатрическая больница»
Источник: http://humamisan.blogspot.com/2016/03/blog-post_8.html
Женские образы Михаила Нестерова
Здравствуйте, дорогие коллеги и читатели сообщества!
С вами @ksenia-v. Сегодня я расскажу о художнике, который известен картинами религиозного содержания – Михаиле Васильевиче Нестерове. Многим его творчество кажется однообразным: бледные иноки и девушки в платках на фоне безрадостных пейзажей. А ведь художник в большинстве своих произведений поклонялся вполне земной красоте и страстно любил многих женщин.
«Благовещение», Марфо-Мариинский монастырь
Художник родился в 1862 году в семье купца и должен был следовать по стопам отца, но всё сложилось иначе.
Когда Михаилу исполнилось 10 лет, он поступил в местную гимназию в Уфе, где проучился 2 года.
Однако низкие оценки и плохое поведение стали причиной того, что родители отправили мальчика в Москву в техническое училище. Они были уверены, что независимость сделает сына более ответственным.
Нестеров провалил все экзамены, кроме рисования, каллиграфии и Закона Божьего, а потому поступил в реальное училище К. П. Воскресенского.
Там заметили его талант и пригласили в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Любимым учителем Михаила был Василий Перов.
Учился Нестеров и в Академии художеств у Павла Чистякова, но оставил этот курс через год, чтобы снова обучаться у Перова в Москве.
«За приворотным зельем», 1888 г.
После лета в Уфе, где Нестеров встретил свою будущую жену Марию Мартыновскую, он вернулся в Москву и учился у Владимира Маковского. В этот период он рисовал иллюстрации для «Издательства А. Д. Ступина», включая сборник сказок А. С. Пушкина.
В 1885 году Нестеров был удостоен почётного звания «Свободный художник» за картину «Призвание М. Ф. Романова на царство».
Вопреки воле родителей Михаил женился. Его жена Мария умерла после рождения дочери Ольги. Во многих работах художника этого периода узнаваемы черты его любимой.
«Портрет Марии Нестеровой», 1886 г.
Первый крупный успех Нестерова – картина «Отшельник», которая была показана на 17-й выставке передвижников в 1889 г. Полотно было куплено Павлом Третьяковым, а заработанные средства позволили художнику поехать в Италию, Францию, Австрию и Германию.
По возвращении его картина «Видение отроку Варфоломею», первая в серии работ о жизни преподобного Сергия, была представлена на 18-й выставке передвижников и тоже куплена Третьяковым. Эта серия в конечном итоге включала 15 больших полотен и заняла около пятидесяти лет жизни.
«Девушка в кокошнике», 1885 г.
Адриан Прахов, курировавший роспись Свято-Владимирского собора в Киеве, увидел работы Михаила и пригласил его принять участие в создании фресок. После некоторого колебания художник согласился и отправился в Рим и Стамбул, чтобы ознакомиться с византийским искусством.
Для завершения этого проекта художнику потребовалось 22 года.
Хотя это принесло ему большую популярность, он, по-видимому, почувствовал, что требуемые образы были слишком стереотипны, поэтому иногда вводил некоторые незначительные нововведения, например, изображение святых в узнаваемых пейзажах средней полосы.
В Киеве, где Михаил прожил семь лет, у него случилось два романа: с Лёлей Праховой и Юлией Урусман. Юлия родила ему сына и дочь, а Лёлю Прахову многие узнавали в Св. Ольге во Владимирском соборе.
«Святая княгиня Ольга»
В 1898 году великий князь Георгий Александрович попросил Нестерова расписать церковь Александра Невского в Абастумани.
Он провел шесть лет за этой работой, создав 50 фресок и иконостас, но был недоволен результатами.
Когда художника пригласили работать в Александро-Невском соборе в Варшаве, он отказался, потому что не одобрял строительство православного собора в преимущественно католическом городе.
Некоторое время Нестеров провёл в Соловецком монастыре на побережье Белого моря, и влияние монастырских впечатлений отражалось на многих его полотнах ещё долгие годы. В 1902 году Михаил женился на Екатерине Васильевой, классной даме дочери Ольги, с которой прожил до самой смерти.
В 1905-м художник вступил в Союз русского народа, в крайне правую националистическую партию.
«Портрет Наташи Нестеровой», 1914 г.
Вскоре Михаил переехал в Армавир, где серьёзно заболел и долго не мог работать.
Художник вернулся в Москву в 1920 году и был вынужден отказаться от религиозной живописи, хотя продолжал работать над серией о житии преподобного Сергия втайне.
С тех пор и до самой смерти он писал в основном портреты. Его моделями были Иван Ильин, Отто Шмидт, Сергей Юдин, Иван Павлов, Алексей Щусев и Вера Мухина.
«Девушка у пруда», 1923 г.
В 1938 году зятя Нестерова, известного адвоката Владимира Шретера, обвинили в шпионаже и расстреляли. Дочь художника Ольга была отправлена в лагерь в Джамбул, откуда вернулась на костылях. Михаила тоже арестовали, он 2 недели провёл в Бутырской тюрьме.
В 1941 году за портрет Павлова, написанный шестью годами ранее, художник был удостоен Сталинской премии. В военные годы его здоровье и финансовое положение быстро ухудшались. Во время работы над картиной «Осень в деревне» у Нестерова случился удар. Умер он в больнице Боткина в 1942 году.
Незавершённые мемуары художника, которые были начаты 1926 году, были опубликованы под названием «Прошедшие дни».
Источники изображений: 1, 2
Все представленные в статье произведения искусства являются общественным достоянием
Автор статьи — @ksenia-v
Друзья, спешите принять участие в нашем художественном конкурсе «Рисуем вместе»! Тема этапа – «Весенний пейзаж». Ждём ваши работы по 21 мая включительно
Приглашаем авторов в сообщество «Мастерская художников»
Посетите наш интернет-магазин Painting Market! У нас вы найдете картины современных художников на любой вкус 🙂 Подарите себе и своим близким вдохновение!
Источник: https://golos.io/vp-painting/@vp-painting/ru-zhenskie-obrazy-mikhaila-nesterova
Павлов и Нестеров, или Колтуши 80 лет спустя
Собираясь углубиться в историю дружбы двух замечательных людей своего времени, академика Ивана Павлова и художника Михаила Нестерова, я задался вопросом: что послужило катализатором их крепкой дружбы, ее доброй закваской? Дружбы людей, уже повидавших жизнь. Дружбы, перетекшей потом в дружбу семьями.
Павлов и Нестеров — «физик» и «лирик», атеист и человек верующий, «человек рассудка» и «человек чувства» — почему буквально с первого взгляда, первого слова они нашли общий язык и прониклись друг другом. Думаю, я нашел для себя ответ на этот вопрос.
Оба этих человека были одаренные талантом, но не избалованные жизнью честные трудяги, до конца дней служившие каждый своему делу. «Я не был по своей природе «флегмой», — вспоминал Нестеров, — однако Иван Петрович во всем и всегда был впереди». Доброй памяти этих выдающихся людей я посвящаю свой очерк.
И.П. Павлов с семьей в Колтушах.
Весна 1934 г. Фото из архива института физиологии РАН имени Павлова.
Знакомство выдающегося русского ученого, лауреата Нобелевской премии, Ивана Павлова с художником Михаилом Нестеровым случилось летом 1930 года в квартире Павлова на Васильевском острове в Санкт-Петербурге.
Друзья Нестерова «сосватали» ему Павлова для написания портрета, и художник, не делавший портретов на заказ, но всегда писавший их по особенному расположению к личности портретируемого, перед встречей с ученым сомневался в успешном исходе предпринятого друзьями «сватовства».Нестеров Михаил Васильевич. Конец 1920-х — 1930-е годы.
«Звоню, открывают. Не успел я осмотреться, сказать несколько слов, ответить на приветствие супруги Ивана Петровича, как совершенно неожиданно, с какой-то стремительностью, прихрамывая на одну ногу и громко говоря, появился откуда-то слева, из-за угла, из-за рояля, сам «легендарный человек». Всего, чего угодно, а такого «выхода» я не ожидал.
Поздоровались, и я вдруг почувствовал, что с этим необычайным человеком я век был знаком. Целый вихрь слов, жестов, понесся, опережая друг друга… более яркой особы я и представить себе не мог. Я был сразу им покорен, покорен навсегда. писание портрета тут же мысленно было решено. Иван Петрович был донельзя самобытен, непосредствен.
Этот старик 81 года был «сам по себе» — и это «сам по себе» было настолько чарующе, что я позабыл о том, что я не портретист, во мне исчез страх перед неудачей, проснулся художник, заглушивший все, осталась лишь неутолимая жажда написать этого дивного старика…» (Нестеров. «Давние дни»)
Гостиная в музее-квартире И.П. Павлова в Санкт-Петербурге. При жизни хозяина стены гостиной были полностью завешаны коллекцией картин. Художественные вкусы нередко становились предметом споров Нестерова и Павлова. Павлов отдавал предпочтение реалистичной живописи передвижников.«Страстная динамика» беседы с Павловым, «внутренний напор», «ясность мысли», позволили увидеть Нестерову «своего Павлова», портрет которого художник закончил спустя три недели в Колтушах Ленинградской области, где находилась научно-опытная биостанция ученого-физиолога. Портрет писался на застекленной террасе, находящейся на втором этаже деревянного дома-лаборатории, где жил Павлов с семьей во время своего пребывания в Колтушах. До наших дней этот дом у колтушского озера, в котором Павлов купался каждый день несмотря на погоду, не сохранился. Павлов читал на террасе книгу, и за этим занятием Нестеров запечатлевал на холсте ученого, иногда терпеливо прерываясь, когда Иван Петрович со свойственной ему горячностью начинал делиться мыслями о прочитанном. Отношения Павлова и Нестерова день ото дня упрощались. Художник пишет в книге «Давние дни»: «Я мог тогда уже видеть иного Павлова, более сложного, в более ярких его проявлениях, и я видел, что необходимо написать другой портрет этого совершенно замечательного человека, но кем и когда этот портрет будет написан — сказать было нельзя…» (Нестеров. «И. П. Павлов и мои портреты с него»).
Рабочий столик Серафимы Васильевны, супруги Павлова, в квартире в Петербурге. Наверху — авторское повторение первого портрета Павлова работы М.В.Нестерова (1930)
Вторая справа картина, верхний ряд: этюд Нестерова «Стеша» для картины «Соперницы».Верхний ряд, слева: Нестеров. Набросок к портрету И.П. Павлова. 1930 г.
Нижний ряд, справа: Нестеров. Портрет В.И. Павловой (дочери И.П. Павлова). Бумага, карандаш.
В следующий раз ученый и художник встретились спустя три года, в июле 1933-го. К этому времени было построено новое здание лаборатории, которое теперь называют «Старой лабораторией». Здесь в квартире на втором этаже жил Павлов, здесь же на втором этаже останавливался в 1933-1935 гг. Михаил Нестеров. Спустя 84 года после открытия дверей «Старой лаборатории», прохладным майским днем, я воспользовался возможностью побывать в этом удивительном месте и теперь спешу поделиться своими заметками. О том, что здесь сохранилось с тех давних дней, и о том, что было безвозвратно утеряно.
С.П. Светлицкий, Н.П. Мовчан. Вид Колтушей, написанный с аэрофотоснимка 1935 г.Пояснения:1 — храм Петра и Павла, архитектурная доминанта Колтушей (закрыт в 1937 г., взорван в 1964 г.)2 — дом-лаборатория И.П. Павлова в первое время после организации Биостанции в 1926 г.3 — коттеджи для проживания научных сотрудников4 — Старая лаборатория (оконч. 1933 г.)5 — коттедж для проживания И.П. Павлова и его семьи (оконч. 1935 г., сгорел в 2017 г.)6 — Новая лаборатория (оконч. 1935 г.)
7 — помещения для экспериментальных животных (виварии)
Путь мой к «Старой лаборатории» лежал мимо самобытных домиков в стиле конструктивизма, творений архитектора Павловского городка И.Ф. Безпалова, в которых по сей день живут сотрудники института.Не знаю, как внутри, но снаружи состояние некоторых домов крайне плачевное.На площади перед зданием «Новой лаборатории» гостей встречает сам Иван Петрович Павлов с одной из своих собак, изучением рефлексов которых он занимался здесь, в Колтушах. Как первоклассный хирург Павлов изображен на памятнике в хирургическом халате.
В.В. Лишев. Памятник И.П. Павлову. 1951 г.Людей на улицах почти нет, и в воздухе царит атмосфера печального спокойствия забытой Богом русской провинции. По мере приближения к парку института физиологии на аллеях начинают появляться дамы с колясками и редко семейные пары, прогуливающиеся с маленькими детьми. При входе в парк предупредительная надпись гласит, что здесь начинается охранная зона ЮНЕСКО.На столбе приклеено размытое объявление о субботниках для всех неравнодушных жителей, и я могу ошибаться, но мне кажется, что поддерживаемая чистота парка и аккуратно окопанные по периметру бюсты ученых — заслуга именно этих неравнодушных жителей.Разумеется, деятельность простого человека, пусть и неравнодушного, рано или поздно ограничивается определенными пределами. Об этом, а еще о равнодушии тех, кто призван следить за памятником федерального значения, живописно свидетельствует вход в парк со стороны трассы.
Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 540-021. Научный городок И. П. Павлова на Колтушских высотах.Но вернемся обратно и войдем на территорию парка. Еще несколько недель назад здесь стоял белый дом колтушской архитектуры с заколоченными досками окнами, построенный в 1935 году.Сам Павлов пожить в этом доме не успел — сюда перебралась его семья из «Старой лаборатории», в доме этом останавливался Михаил Нестеров, когда приезжал гостить в Колтуши после смерти в 1936 году И.П. Павлова. » повели меня осматривать дом. Он оказался уютным, отлично обставленным. Масса цветов, хорошо скомбинированных. Моя комната отличная, с видом на Питер (вечерние вдали огни)» (Нестеров. Письма. Колтуши, 12 августа 1936 г.). Сейчас на месте дома остался торчать обрубок кирпичной трубы, окруженный обгоревшими досками.Пока я наблюдал это унылое зрелище, к пепелищу резво подъехал мальчик на велосипеде.
— Мам, а его динамитом взрывали?! — соскочив с велосипеда, оглядываясь, восторженно закричал он. — Динамитом, да?! Мам?!
— Нет, это был дом академика Ивана Павлова, — спокойно отвечала подошедшая вскоре мама. — Он сгорел.
— А почему его не потушили? — удивился мальчик.
— Он рано-рано утром загорелся, не успели.
— А почему он загорелся?
— Какой-то плохой дядя поджег.
— Да уж… — сочувственно протянул мальчик.Да уж, действительно «плохой» дядя постарался. Кто этот дядя — неизвестно. Наверняка можно сказать лишь то, что заколоченный дом с давно вынесенной из него мебелью вряд ли мог сам собой загореться в 4 часа утра. Заметим, что дом этот, как и всякое строение павловского городка, находился под охраной ЮНЕСКО.От сгоревшего дома до «Старой лаборатории» рукой подать — их соединяет аллея бюстов ученых, созданных архитектором Безпаловым в 1934 году.Среди них — бюст самого Ивана Петровича Павлова, установленный в 1937 году.Вот что писал своей супруге из Колтушей о «Старой лаборатории» Михаил Нестеров 12 августа 1933 г.: «Дом двухэтажный, простой, приятный по архитектуре, внутри отлично обставленный, с чудесной застекленной террасой и балконами, обращенными на далекий горизонт с Пулковской обсерваторией, балкон в цветах. Все приятно, комфортабельно, чисто, уютно.» (Нестеров. Письма).
Здание Лаборатории экспериментальной генетики высшей нервной деятельности («Старая лаборатория») [после 1933 г.]. Пристройка у входа в лабораторию была сооружена для подаренных Павлову в 1933 г. шимпанзе Розы и Рафаэля.
В башне дома был установлен подаренный Павлову телескоп, из которого в ясные ночи он любил смотреть на звездное небо. Еще оставшиеся на башне буквы, составляющие девиз Павлова, теперь того и гляди осыпятся, последовав примеру своих собратьев. «Ум Ивана Петровича неусыпно работал: казалось, в любой час дня и ночи он был способен к ясным, точным выводам, недаром на его новом доме, на его белых стенах, было начертано: «Наблюдательность, наблюдательность…». Где бы он ни был, что бы ни делал, он оставался наблюдателем, экспериментатором.» (Нестеров. «Давние дни»).В «Старой лаборатории» Иван Павлов жил на втором этаже в квартире в конце длинного коридора, где теперь располагается музей его имени. Неподалеку, за одной из примыкающих к коридору дверей останавливался в свое время и Нестеров.
Летом 1934 года Нестерову впервые пришла мысль написать с Павлова еще портрет, «большой» и «композиционный» вместе с Верой Ивановной, дочерью ученого — «этим двойником Ивана Петровича». Опасения художника заключались лишь в том, что его с Павловым суммарный возраст переваливал за полторы сотни лет — «что с нами будет через год, будем ли мы оба такими «молодцами», как сейчас, или от нас останется только труха.» (Нестеров. Письма. Колтуши, 21 августа 1934 г.). Опасения оказались не напрасны, поскольку весной 1935 года 85-летний Иван Павлов серьезно заболел. По выздоровлении Павлов возглавил XV Международный съезд физиологов в Ленинграде, а затем в конце августа пригласил в Колтуши Нестерова, который поехал туда с определенным намерением — начать с Павлова второй портрет.
Гостиная в квартире Павлова в Колтушах. На буфете — портрет И.П. Павлова работы И.И. Бродского. 1935 г.
Старинный полубуфет в гостиной Павлова.
Кабинет академика Павлова в Колтушах.Место для написания портрета Нестеров выбрал на веранде дома — любимом месте отдыха Павлова.Художник приметил: «во время утреннего чая приходит заместитель И.П. по биостанции, Виктор Викторович Рикман, остается с докладом по биостанции, потом идет общая беседа — и я вижу, что никто так умиротворяюще не действует на И.П., как Рикман, и я вижу, чувствую, что он один может мне помочь.» (Дурылин. «М.В.Нестеров»).
Столик на веранде, за которым Павлов принимал утренний доклад Рикмана. На мольберте — портрет И.П. Павлова художника М.В. Нестерова (копия художника С.Ф. Бобкова) «Иван Петрович недолго остается молчаливым, начинает задавать вопросы; чем дальше, тем беседа делается оживленнее; я принимаю в ней посильное участие. И.П., оживляясь, имеет манеру для большей убедительности пристукнуть по столу кулаком, что дало мне повод ввести в портрет столь свойственный И.П. жест, рискуя вызвать протест окружающих и близких его. Ничуть не бывало — все мою мысль одобрили: жест остался.» (Дурылин. «М.В.Нестеров»).
Нестеров М.В. Портрет академика И.П. Павлова. 1935. Государственная Третьяковская галерея.
В глиняном горшке — белые звездочки «убора невесты», по словам Нестерова, цветка «наивного и такого «провинциального»».Нестеров пишет из Колтушей своему давнему другу, художнику Павлу Корину: «Я работаю с остервенением, по пять — восемь часов просиживаю у мольберта (Елена Павловна разрешила не больше двух; как же, так я и буду ее слушать!).» (Письмо от 9 сентября 1935). Из этого письма явствует, с каким вдохновением и творческим азартом осуществлял свою задумку о втором портрете ученого 73-летний Михаил Нестеров. В письме Елене Павловне Разумовой, своему лечащему врачу, Нестеров говорит о том, что на сами сеансы у него уходит часа 1,5 — 2 в день, остальное же время тратится на «дополнительные работы, касающиеся портрета (фон и т.п.).» (Письмо от 3 сентября 1935).О фоне портрета следует сказать особо. Нестеров пишет: » я подумывал написать в окне просто местный пейзаж, но я видел и знал, что И.П., хотя и примирится с этим, но в душе будет огорчен, что я изобразил его не на фоне любимого им детища, который мог придать портрету некоторую историчность, и я решил написать «городок»».
Вид из окна веранды на антропоидник и сгоревший дом.Нестеров написал Павлова, волевым жестом положившего руки на график работ биостанции, на фоне «любимого им детища», созданного ученым на закате жизни. Весь профиль Павлова на портрете аккумулирует мысль и энергию «неуемного старика», который «сидеть не любит. Все бы ему кипеть, бурлить.» (Дурылин. «М.В. Нестеров»). Не в этом ли кипении мысли и бурлении энергии разгадка колоссальных научных успехов великого русского ученого?.. За второй портрет Павлова Михаил Нестеров при первом присуждении Государственной премии в 1941 году получил премию первой степени.
Улей с пасеки, находившейся в 100 м от здания «Старой лаборатории». У М.В. Нестерова в книге «Давние дни» есть интересное воспоминание о том, как Павлов, наблюдая за пчелами, путем проб и ошибок делал выводы об особенностях их поведения.Вскоре после смерти в феврале 1936 года Ивана Павлова Нестеров напишет в письме: «Я лично в нем потерял хорошо настроенного ко мне человека, горячего собеседника и спорщика. Последнее наше свидание и прощание было с ним особенно дружественно, после поцелуев он, с свойственной ему порывистостью, выскочил на площадку лестницы, крича мне вослед: «до лета, до лета!..» но живым нам уже больше не суждено встречаться!..» (Нестеров. Письма. Москва, 10 марта 1936 г.). Тело академика с большими почестями было предано земле на Литераторских мостках в Санкт-Петербурге.
Кинохроника. Академик Иван Павлов играет в городки в Колтушах.Из «Старой лаборатории» я иду вдоль озера и наконец выхожу к деревянной церкви, построенной неподалеку от утраченной церкви Петра и Павла с колокольней, бывшей во времена Павлова доминантой Колтушей. Петропавловский храм был закрыт в 1937 году, вскоре после смерти ученого, а его настоятель расстрелян. Супруга И.П. Павлова Серафима Васильевна была глубоко верующим человеком. На церковные службы в разрушенный ныне храм ходил и Михаил Нестеров: «Погода дивная, был у обедни, в Успеньев день пойду опять. Здесь и священник хорош, и служба тоже, напоминают митрополита Алексия [Симанского, с 1945 г. Патриарха Московского и всея Руси — прим. автора]…». (Нестеров. Письма. Колтуши, 27 августа 1934 г.).
Храм прав. Иоанна Кронштадтского в Колтушах.Совсем не лишним будет сказать здесь об отношении к вере великого русского физиолога. Михаил Нестеров вспоминает о своих разговорах с ученым на эти темы: «Иван Петрович был откровенным атеистом. Наш Павлов, рожденный в духовной семье, уважавший своих дедов, отца, мать, в ранней своей поре, еще, быть может, в Рязани, а позднее в университете, в Медицинской Академии, где в те времена господствовали материалистические теории, по склонности своей натуры проникся этими теориями, их воспринял со всем пылом своей природы, просолился ими, как то было с тысячами ему подобных. Придут времена, наука раскроет сложную природу человеческого организма, природу его психологии, ее разновидность, все это узаконит, тогда вопрос о вере и неверии надет сам собой. Вот смысл того, что говорил вдумчивый, верящий в силу науки великий экспериментатор.» Но не все так просто. Сын священника Иван Павлов, по словам его внучатого племянника Александра Павлова, был «хотя и “безбожник”, но “безбожник” какого-то особого рода, не чистой воды». Он отстаивал колокольный звон в Колтушах, любил ходить в храм на службы, дома у Павлова всегда праздновали Рождество и Пасху.Интересно примечание Павлова к анкете, присланной ему Лондонским обществом Christian Evidence Society: « В моем неверии я вижу не преимущество, а проигрыш по сравнению с возможностью быть верующим. Я глубоко убежден, что религиозные чувства и склонности являются жизненной необходимостью человеческого существования, по крайней мере, для абсолютного большинства» (Санкт-Петербургское отделение АРАН. Фонд 259. Оп. 1а. Ед. хр. 20, 21).
Храм Петра и Павла в Колтушах. Акварель одной из сотрудниц академика Павлова. 1930-е.Возвращаясь из Колтушей, полный ярких впечатлений, я думал о том, какая судьба ожидает этот бесценный городок Павлова, создание великого ученого и верного сына своего Отечества. Будут ли по-прежнему гореть здания городка и осыпаться буквы со здания «Старой лаборатории», или все-таки не дадут разрушиться тому, что было создано энергией одного человека, который со сжатыми кулаками, волевой и умудренный жизнью, запечатлен Нестеровым на веранде любимых Колтушей. Человека, оставившего глубокий добрый след в сердцах своих современников, гения русской науки…
Источник: https://history-of-art.livejournal.com/1082793.html
Загрузка...
