Портрет И.А. Гончарова кисти И.Н. Крамского Жизненный и творческий путь творческий путь Ивана Ивана Александровича Александровича Гончарова Гончарова 1812. — презентация
1 Портрет И.А. Гончарова кисти И.Н. Крамского Жизненный и творческий путь творческий путь Ивана Ивана Александровича Александровича Гончарова Гончарова 1812 – 1891 г.г.<\p>
2 «Читать Гончарова – истинное наслаждение, он современен в самом высоком смысле этого слова. И тем, кто сейчас впервые читает книги Гончарова, и в первую очередь его «Обломова», можно только позавидовать – их ожидает открытие неведомого, чудом сохранившегося и вечно нового старого мира». Игорь Кузнецов Игорь Кузнецов<\p>
3 Иван Александрович Гончаров родился 6 июля 1812 г. в Симбирске в полудворянской – полукупеческой семье.<\p>
4 Авдотья Матвеевна Гончарова, мать писателя Николай Николаевич Трегубов Отец, Александр Иванович, состоятельный купец. Он вёл хлебную торговлю, несколько раз выбирался городским головой. Воспитанием занималась мать будущего писателя.<\p>
5 Первоначальное образование получил дома под руководством отчима, помещика Н. Трегубова, человека просвещённого. Мальчик воспитывался в частном дворянском пансионе. Здесь он изучал иностранные языки, литературу. Уже в детстве мальчик прочитал произведения М. Ломоносова, Д. Фонвизина, В. Жуковского, сочинения французских просветителей. Однако больше всего мальчик любил читать книги о путешествиях и приключениях Дом, где жил И.А. Гончаров Дом, где жил И.А. Гончаров<\p>
6 1822 В 1822 году И.Гончаров поступил в Московское коммерческое училище. Тягостные воспоминания о бездарных учителях, о рутинном преподавании остались у будущего писателя. Восемь «горьких лет» провёл он здесь, но учёбу не бросил В 1831 году он уже становится студентом философского факультета Московского университета. И. Гончаров учится на словесном отделении. Его не интересовала общественно-политическая жизнь, он мало занимался философскими вопросами, зато очень много знал по истории и теории литературы, преклонялся перед гением А. Пушкина, увлекался архитектурой, изобразительным искусством. Студент Гончаров был самым заядлым любителем театра. Студент Гончаров был самым заядлым любителем театра.<\p>
7<\p>
8 1834 Закончив университет в 1834 году, юноша уехал в родной Симбирск и работал чиновником особых поручений при губернаторе. Но уже через несколько месяцев он переехал в Петербург и стал переводчиком в министерстве финансов. Первые десять лет жизни в столице принесли ему большую пользу как писателю, много взявшему из своих наблюдений над бюрократическим и коммерческим миром Петербурга. Но о своей службе в министерстве И. А. Гончаров всегда вспоминал с отвращением, может, потому он все свободное время посвящал литературе.<\p>
9 В эти годы И. Гончаров часто бывал в салоне художника Н.Майкова. Дружба с этим семейством сыграла большую роль в его жизни. Он учил детей Майкова (Апполона) литературе и латинскому языку. Салон Н.А. Майкова<\p>
10 «Счастливая ошибка». Первой публикацией И. А. Гончарова стала повесть «Счастливая ошибка». И хотя она вышла только в рукописном журнале, всем стало ясно: родился талантливый писатель г. Только в 1844 г. был начат роман «Обыкновенная история». Через три года он появился в свет в журнале «Современник» г В 1846 г. И. Гончаров встретился с В. Белинским, который оказал влияние на его духовное развитие. Н. Майков Портрет Гончарова<\p>
11 Романтик и мечтатель по натуре, он приезжает из провинции в Петербург, полный радужных надеждАлександр надеется найти любовь, заслужить уважение, славу и почёт. Романтик и мечтатель по натуре, он приезжает из провинции в Петербург, полный радужных надежд. Александр надеется найти любовь, заслужить уважение, славу и почёт. В столице его берет под опёку дядя Петр Адуев, человек умный и практичный. Он высмеивает племянника за его стремление к возвышенному и советует заняться делом. В центре романа судьба молодого человека Александра Адуева.<\p>
12 История Александра Адуева, ставшего «порядочным человеком без сердца», печальна, но обыкновенна. И.А. Гончаров И.А. Гончаров К. Горбунов Портрет И. Гончарова, 1840-е годы. Жизнь ставит Александра в такие ситуации, что его мечтательность, наивность, стремление к идеалу уступают место полному разочарованию. Жизнь ставит Александра в такие ситуации, что его мечтательность, наивность, стремление к идеалу уступают место полному разочарованию. В конце концов Александр меняет романтичность на мечты о браке по расчёту и о карьере. В конце концов Александр меняет романтичность на мечты о браке по расчёту и о карьере.<\p>
13 «Повесть произвела в Петербурге фурор – успех неслыханный! Все мнения слились в её пользу» В. Белинский В. Белинский В. Лебедев Гончаров читает Белинскому «Обыкновенную историю»<\p>
14 В 1849 году И. Гончаров создаёт первые главы романа «Обломов» Только неожиданные события в судьбе заставляют писателя отложить работу над романом.<\p>
15<\p>
16 1852 Осенью 1852 года вице-адмирал Путятин организует на фрегате «Паллада» кругосветное путешествие к берегам Японии и Америки. В составе экспедиции секретарь начальника Иван Александрович Гончаров. Его задача- описать всё путешествие. В течение двух с половиной лет он посещает Англию, Южную Африку, Китай, Японию В феврале 1855 года он возвращается в столицу через Сибирь и Заволжье. Фрегат «Паллада» рис. И. Гончарова 1847 год<\p>
17<\p>
18 Это было путешествие, полное риска и опасностей не только для матросов, но и для И. Гончарова.<\p>
19<\p>
20<\p>
21 «ФрегатПаллада» «Фрегат Паллада» — это не просто цикл путевых заметок. это ценный образец литературных очерков.<\p>
22 1855 Вернувшись в 1855 году в Петербург, И.А. Гончаров получает должность цензора. Эта работа вынуждала автора прочитывать буквально десятки тысяч страниц в год, что серьёзно пошатнуло здоровье писателя. Уйдя в отставку, он едет за границу, затем в родной Симбирск, что даёт ему силы для создания новых произведений. Только через два года Гончаров возвращается к работе и вскоре становится редактором газеты. Фотография И.Гончарова 1850-х годов<\p>
23 1861 год 1862 С 1862 года И.А. Гончаров снова редактор, член Совета управления по делам печати. Только окончательно уйдя в отставку, он спокойно работает над романом «Обрыв» В 1869 году роман выходит в свет.<\p>
24 «Обрыв» Этот роман была моя жизнь: я вложил в него часть самого себя, близких мне, родину, Волгу, родные места, всю родную мне жизнь. И. Гончаров Герои романа ищут пути органического развития России, снимающего крайности патриархальной жизни и буржуазного прогресса. Основной конфликт — столкновение старой патриархальной России с новой, деятельной. Основной конфликт — столкновение старой патриархальной России с новой, деятельной.<\p>
25 Борис Райский Борис Райский — главный герой романа. Он художник, человек, стремящийся творчески реализовать себя в поэзии, живописи, скульптуре, собирающийся писать роман, но так и не решающийся всерьёз приняться за что-либо по причине своей слабохарактерности. Райский не способен к упорному труду, к усидчивости и потому не может довести начатое дело до конца. В этом его сходство с Онегиным и Печориным. Марк Волохов Марк Волохов –политический ссыльный. Он умён, начитан, но выражает нигилистические идеи, не приносящие обществу никакой пользы. Волохов относится к остальным с неуважением; порой он циничен. Идеал верности старой России раскрывается при помощи Марфиньки и Веры. Марфинька цельная, непосредственная натура. Вера много читает, рвётся к прекрасному, вырабатывает независимый взгляд на жизнь. Марфинька цельная, непосредственная натура. Вера много читает, рвётся к прекрасному, вырабатывает независимый взгляд на жизнь.<\p>
26 В годы И.А. Гончаров выступил как талантливый критик. В критических статьях «Мильон терзаний», «Лучше поздно, чем никогда», «Заметки о личности Белинского» нашли отражение его размышления о взаимоотношениях автора и публики, читательском восприятии книг. П.Ф.Борель И. Гончаров в своём рабочем кабинете.<\p>
27 И. А. Гончаров всегда писал медленно, натужно. Не раз он жаловался, что не может быстро откликаться на события современной жизни: они должны основательно отстояться во времени и в его сознании. Все три романа И. Гончарова были посвящены изображению дореформенной России, которую он хорошо знал и понимал. Те процессы, которые происходили в последующие годы, по собственным признаниям писателя, он понимал хуже, и не хватало у него ни физических, ни нравственных сил погрузиться в их изучение. Но Гончаров продолжал жить в атмосфере литературных интересов, он вёл обширную переписку с друзьями- писателями, лично общаясь с другими, не оставляя и творческой деятельности.<\p>
28 Последние годы больной писатель жил замкнуто, одиноко. Он часто поддавался душевной депрессии, стал подозрителен к людям. Своё состояние он завещал семье своего старого слуги. Своё состояние он завещал семье своего старого слуги. Так и остался в памяти читателей Иван Гончаров как автор трёх романов с буквы О: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». Так и остался в памяти читателей Иван Гончаров как автор трёх романов с буквы О: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». 12 сентября 1891 года он простудился. Болезнь развивалась стремительно.<\p>
29 В ночь на 15 сентября 1891 года, будучи уже дряхлым стариком, И. А. Гончаров умер от воспаления лёгких. Перед смертью писатель сжёг всё написанное в последние годы. Писатель на смертном одре, фото 1891 г.<\p>
30 Памятник на могиле в Петербурге. Памятник писателю в Рыбинске Памятник писателю в Рыбинске<\p>
31 В Ульяновске именем И.А. Гончарова названа центральная улица города, существует музей писателя, памятник, мемориальная беседка. Памятник писателю в Ульяновске Мемориальная беседка<\p>
32 Подведём итоги<\p>
33 Задание 1 Озаглавьте этапы жизни и творчества И.А. Гончарова г.г г.г г.г – 1855г.г – 1867г.г – 1891г.г.<\p>
34 Задание 2 Каким поступком удивил своих друзей Гончаров в 1852 году? Каким поступком удивил своих друзей Гончаров в 1852 году? В каком году и в каком журнале был опубликован роман «Обломов»? В каком году и в каком журнале был опубликован роман «Обломов»? Кому из русских писателей отдавал предпочтение Гончаров в юности? Кому из русских писателей отдавал предпочтение Гончаров в юности?<\p>
35 Задание 3 Как вы думаете, почему роман А. И. Гончарова «Обломов» является современным?<\p>
Источник: http://www.myshared.ru/slide/465144/
И.Н. Крамской. Из книги А. А. Сидорова «Рисунок русских мастеров» :: Артпоиск — русские художники
Имя Ивана Николаевича Крамского — одно из крупнейших во всей истории русского искусства. Оно занимает также очень важное и, что самое главное, совсем особое, свое место и в истории русского рисунка. Творчество Крамского отличается последовательной целостностью. Свое лицо как рисовальщик Крамской выработал рано. Его искусство, конечно, эволюционировало.
Он работал в самых разных сферах, принимал участие в весьма многих коллективных предприятиях мастеров русской живописи и графики. Вместе с тем рисунок Крамского всегда может быть узнан, начиная с самых ранних лет его работы как художника. На замечательной выставке 1937 г.
, впервые собравшей все, что от Крамского осталось, демонстрировалось 215 рисунков и акварелей художника. Первый по времени экспонированный рисунок Крамского был портретом. Из числа 215 рисунков 76 было портретных, полностью законченных или этюдных. В творчестве Крамского редкостно сближаются портрет и этюд.
Автор лучшей из существующих работ о Крамском, диссертации 1954 г., С. Н. Гольдштейн правильно обратил внимание на то, что именно Крамской, продолжая Перова, по существу создал портрет русского крестьянина, являющийся реалистической характеристикой не только индивидуальности, но и тех народных типов, которые всегда стремились к активности, даже к мятежу.
Известны портреты русских деятелей культуры у Крамского. Исключительно интересны его автопортреты. Три рисуночных автопортрета, относящиеся к 1859 г., показанные на выставке 1937 г., должны быть характеризованы в первую очередь. Автопортрет в овале, выполненный акварелью и белилами (ГРМ), автопортрет акварелью без белил (в ГТГ из б. собрания И. С.
Остроухова) и бывший собственностью Н. И. Крамского-сына автопортретавтопортрет художника, выполненный мокрым соусом (овал),— каждый по-новому характеризует интерес молодого художника к внутренней жизни, к психологии.
По-другому, чем молодой Шишкин, пытавшийся зафиксировать в своих ранних автопортретах различные выражения собственной физиономии, Крамской не «экспериментирует», а «варьирует» свои автопортреты. Он стремится, очевидно, передать не только сходство, но и собственную работу как художника.
Его глаза, каждый раз тщательно изображенные, то вглядываются в зрителя (реально художник, естественно, смотрел на себя в зеркало), прищурены с выражением особой, аналитической остроты, то характеризуют погруженность художника в самый процесс творчества. Акварель не ярка. И.Н.
Крамской, как известно, начиная с ранних лет, много работал над художественной ретушью фотографий, порой — над раскраской увеличенных фотопортретов. Сохранился его отзыв, резко критикующий идеализирующие тенденции ретуширования фотографий. Работа ретушера привела Крамского к использованию особых приемов портретирования, рисования и характеристики изображенного человека.
Эти приемы показаны и в ранних автопортретах, и в прославившей Крамского серии портретов русских писателей и художников. Думается, что портретные рисунки Крамского могут быть поучительно распределены по группам в зависимости от их принципиальных особенностей. Портрет А.В. Никитенко, мемуариста, оппонента Н.Г.
Чернышевского на защите диссертации, выполнен был Крамским в 1860 г. четко, весьма законченно, в овале, техникой, которая комбинировала соус, итальянский карандаш, белила, добавляла к этому проскребывание для выявления «светов». Характеристика лица была внешней. Крамской достигает сходства, какое в то время мог бы дать редкий мастер.
В том же году Крамской выполняет портрет молодого человека с вьющимися волосами (Музей г. Днепропетровска). К итальянскому карандашу и белилам здесь добавлена сангина,— не соус. Результат — абсолютно иной. Надо признать «живописные» качества за обоими приемами. На стороне второго рисунка будет живость, большая непосредственность отношения художника к модели.
Почти сразу можно было бы в рисованных портретах Крамского отметить три тенденции: внимательную исследовательскую, стремящуюся к характеристике изображенного человека («автопортреты»); тенденцию указанного «официозного», вполне законченного сходства; «эстетическую», выдвигающую на первый план художественную концепцию, порой подлинно новаторскую.
Крамской, первый, ставший работать соусом, часто лепит образ человека в портрете не контурной линией и не моделировкой внутренней объемной формы, а светотенью, порой совсем обходится без очертаний, без линий. То, что дает Крамской в своей рисуночной графике, допускает определение ее как светопись.
Сопоставление этих рисунков с фотографией—«светописью» в буквальном смысле — выявляет противоположность метода Крамского всему механическому, внешнему. Крамскому принадлежит формулировка задачи художника, как уловления света. От этой монохромной «светописи» путь Крамского вел его к композиционным рисункам контрастного светотеневого содержания. В этом всем Крамской был единствен. Его дружба с пейзажистами, Шишкиным и Ф. Васильевым, оказывается понятной: специалист-портретист, Крамской ставил перед собою в своей области проблемы, аналогичные тем, какие стояли перед Саврасовым в его рисунке «Болото», перед Шишкиным в «Разливах рек», перед Ф. Васильевым, может быть, все время. Это были проблемы тона, наполненного глубоким смыслом.
Нет сомнений, что эти тенденции в портретных рисунках Крамского встречались, сплетались, сливались воедино, иногда расходились, существовали в чистом виде. Своих товарищей-художников он изображал с настоящей прозорливой аналитичностью и с определенной долей симпатии (например, Антокольского) или иронии (Микешина, 1862).
Попытка разобраться в личности художника и человека видна в рисуночном портрете И.П Раулова (мокрый соус и белила, 1864 г.). «Король ретуши», как называли Крамского, стал «королем карандашного соуса» в технике, сближающей рисунок с живописью.
В иных женских портретах 1860-х годов Крамской близок и по трактовке лиц и по технике (акварельной) к прежним «миниатюрным» приемам («Портрет пожилой дамы в кружевном чепчике», 1867, частное собрание). Портрет И. А.
Гончарова (1865), очень эффектный по сходящим на нет в стороны мазкам кисти, образующим фон разной степени темноты, представляется в первую очередь посвященным психологической характеристике писателя. Но зато сближается этот психологический вариант с эстетическим (эстетичны, т. е.
высокохудожественны, конечно, все три области портретных рисунков Крамского) в недатированном, густо-темном овальном портрете молодой женщины в соломенной шляпке: светопись в этом последнем портрете доминирует и является вместе с тем приемом характеристики изображенного лица, выделяя рот, заставляя блестеть в рефлексах глаза.
Само собой разумеется, что такой краткий перечень портретных рисунков Крамского не исчерпывает всего того, что сделано было им в этой области. В более позднее время он выполняет портретные головы, сочетая их с этюдами для своих картин, отказываясь от линейного контура, работая только живописно и контрастно углем, тенью.
Подлинно потрясает его рисунок женской головы для картины «Неутешное горе», лица, полного внутренней взволнованной скорби (Музей русского искусства, Киев, 1884). Для портрета жены П.М. Третьякова, В.Н. Третьяковой, И.Н.
Крамской выполнил акварель в которой фигура изображена на фоне густой зелени, выступает лишь как светлое пятно будущей пространственной композиции. Очень живы, если и намечены только контурным штрихом, в полном контрасте к портрету В.Н.
Третьяковой, наброски, посвященные изображению художников за работой: Савицкого, Шишкина, Ярошенко. В числе рисунков Крамского мы находим несколько изображений умерших лиц на смертном одре (1877, 1887). Много раз рисовал Крамской свою жену, своих детей.
Среди этих рисунков имеются совершенно неожиданные полужанровые, внутренне теплые акварели, например «Дочь художника у шалаша» (частное собрание в Москве). Мы уже указывали на портреты крестьян. Замечательна акварельная «Голова крестьянина» 1874 г. (ГРМ), этюд «Старика-крестьянина» 1873 г.
(ГТГ), близки к ней этюды на голубой бумаге, выполненные графитным карандашом и белилами (1870-е годы, ГТГ). О демократизме Крамского свидетельствует и то, что за границей, во Франции, Крамской делает наброски фигур бретонских рыбаков, пишет акварелью «Крестьянку в национальном костюме» (собрание наследников художника).
Для композиционных портретов-картин, как, например, «Некрасов в период «Последних песен», Крамской выполнял этюдные рисунки, бросающие свет на огромную добросовестность реалиста.
Сохранился рисунок, изображающий мальчика в постели, посаженного в позе Некрасова для того, чтобы художник мог проверить на натуре складки простыни (частное собрание в Москве, 1877). Очень много, подлинно первоклассно рисовал Крамской руки. Этюды рук вообще были часты в практике русских художников. Они встречаются постоянно у Чистякова и его учеников. Но Крамской рисовал руки и для портретов, и для картин («Христос в пустыне»), в том числе и для заказных иконных композиций, рисовал руки и как особую тему.
Сохранились листы набросков, показывающих как работал Крамской над композицией картин. К «Христу в пустыне» (1871) на одном листе он сделал двенадцать маленьких эскизов карандашом, ища место фигуры в пейзаже — посередине, стоя, сидя, ближе к краю, в разных поворотах.
Найдя композицию, Крамской рисует карандашом, растирая его до степени тонального силуэта, фигуру, ставшую образной, полной большого содержания. Аналогичны листы с набросками позы фигуры для картины «Неутешное горе»; для иллюстрации к «Страшной мести» Гоголя Крамской оставил лист с набросками лошадей.
Замечателен лист с изображением женских фигур на темном фоне, выполненных белой гуашью и карандашом для картины «Майская ночь» (1871, Воронеж). Посвящая основное внимание головам действующих лиц будущей живописи, их рукам, Крамской только два раза прибег к приему старых мастеров — штудиям тела (собрание семьи художника).
Он во всем остается очень ищущим, пытливым. Иные его наброски (например, к «Тарасу Бульбе», 1874, ГЛМ) производят впечатление быстрой, даже небрежной, фиксации мысли. Наброски «уличных сцен», которых несколько, не слишком качественны, вместе с тем свидетельствуют о живом интересе художника ко всему, что окружало его.
Как иллюстратор Крамской порой очень содержателен и глубок; образ его «Катерины» из «Страшной мести» Гоголя показывает, как сочетал Крамской свою контрастную светопись с характеристикой литературного образа и действия, с исканием выразительности пейзажного пространства. «Катерина» 1874 г.
близка к упомянутому выше эскизу портрета В. Н. Третьяковой. Фигура человека в пейзаже Крамским решена здесь лучше, чем у кого бы то ни было.
Пейзажных рисунков и набросков у Крамского много, подлинно выдающихся среди них нет, хотя имеются бесспорно качественные, интересные по приемам работы акварелью или соусом с проскребыванием (примеры —в ГТГ; в собрании наследников Крамского хранились наброски пейзажей, деревьев, стволов, выполненные в период совместной жизни и работы Крамского с Шишкиным). Художественно интереснее, во всяком случае необычнее, чисто композиционное рисование Крамского. Если его «Юдифь и Олоферн» (1870-е годы, сепия, собрание наследников Крамского) производит впечатление несколько театрального по построению эскиза, светотеневого, бесспорно навеянного старыми мастерами, то его «Астролог» тех же лет (ГЛМ), выполненный в той же технике, только на основе наброска пером («Юдифь» была исполнена всецело кистью), серьезен, выразительно использует поток света из окна, является отголоском иных офортов Рембрандта (например, «Фауста»). В «Святочном гадании» (1870-е годы, ГТГ) Крамской сочетает итальянский карандаш. растушку, сепию; образы освещенных снизу женских фигур и лиц остаются реалистическими; вся композиция — очень живой. Известна иллюстрация Крамского к «Руслану и Людмиле» — «У лукоморья дуб зеленый» (ГТГ)—большой лист высокой завершенности, выполненный соусом и белилами, предназначенный для воспроизведения. Это еще один тип рисунка, быть может, совершенно «картинный».
Во всем творчестве Крамского заметны такие колебания. Он, с одной стороны, искренний и глубокий искатель. Его теоретические установки, на что не раз указывалось, близки ко взглядам великих русских революционных демократов. Репин смотрел на Крамского, как на учителя.
Помимо воспоминаний его младших современников, сохранились еще не опубликованные полностью его очень интересные мысли о «школе рисования», его советы художникам, его отзывы о русском искусстве, об искусстве Запада.
На фоне многообразной деятельности Крамского рисунки его остаются для нас примером творческих поисков. С другой стороны, в своей графике, в первую очередь портретной, Крамской иногда ограничивается только набросками, которым недостает той живости, какой достигал Репин.
Графика Крамского вместе с тем сохраняет для нас постоянный интерес. В «светописи» равных себе он не знал. Лучшие портреты Крамского, выполненные соусом и белилами, останутся превосходными примерами внимательной и умной аналитики.
Именно им присуща та подлинная станковость рисунка, которая в будущем станет одним из ценнейших качеств русского реализма, если под такой станковостью понимать завершенную содержательность образа в сочетании с продуманной выразительностью всех внешних средств.
Источник: http://ArtPoisk.info/article/i_n_kramskoy_iz_knigi_a_a_sidorova_risunok_russkih_masterov/
«Душа так открыто и ясно светилась в глазах…»
Первый живописный портрет Гончарова был создан художником Кириллом Антоновичем Горбуновым вскоре после публикации романа «Обыкновенная история» в журнале «Современник» в 1847 году. К тому времени К. Горбунов – автор портретов известных в России людей: А.В. Кольцова, В.Г. Белинского, М.Ю. Лермонтова и многих других.
Художник запечатлел ещё сравнительно молодого Гончарова. Ему 35 лет, он автор первого романа, восторженно встреченного и читателями, и критикой.
Портрет хорошо передаёт это особое счастливое состояние молодого писателя: открытый ясный взгляд серо-голубых глаз, лёгкая улыбка на губах, тщательно, и даже франтовато, одетый, в правой руке, слегка согнутой в локте, – дымящаяся сигара.
Облик Гончарова на портрете проникнут чувством доброжелательности и окружён лёгким романтическим ореолом свободного художника.
Над романом «Обыкновенная история» Гончаров работал в течение трёх лет. В очерке «Необыкновенная история» он писал: «Роман задуман был в 1844 году, писался в 1845, и в 1846 мне оставалось дописать несколько глав».
Журналист и редактор А.В. Старчевский так описал первое публичное чтение «Обыкновенной истории»: «…Я явился в семь часов вечера к Майковым и застал там всех наших знакомых. Спустя четверть часа Ив(ан) Ал(ександрович) начал читать свою повесть. Все мы слушали её со вниманием.
Язык у него хорош; она написана очень легко и до чаю прочитано им было порядочно. Когда разнесли чай, начались замечания, но они были незначительны и несущественны. Вообще, повесть производила хорошее впечатление.
Чтение продолжалось несколько вечеров сряду, и, по мере ближайшего знакомства с действующими лицами, всё чаще и чаще становились замечания .
Конечно, Ив(ан) Ал(ександрович) во время чтения своей повести при многочисленном обществе сам лучше других замечал, что надобно изменить и исправить, и потому постоянно делал свои отметки на рукописи, а иногда и просто перечеркивал карандашом несколько строк…».
Весна и начало лета 1846 года явились в жизни Гончарова порою первых настоящих творческих радостей. После чтения своего романа Белинскому он чувствовал себя будто окрылённым.
«Белинский, – вспоминал после об этом времени Гончаров, – при всяком свидании осыпал меня горячими похвалами, пророчил мне много хорошего в будущем, говорил всем о нём, так что задолго до печати о романе знали все – не только в литературных петербургских и московских кружках, но и в публике».
Многолетний друг И.А. Гончарова, известный петербургский художник, академик живописи Николай Аполлонович Майков в 1860 году завершил работу над портретом писателя. Это один из лучших портретов Гончарова.
Художник не скрыл чувство любви и уважения, которые питал к Ивану Александровичу, поэтому образ писателя на полотне передан с удивительной теплотой.
Перед нами уже зрелый человек, немного располневший, усы, бакенбарды до самого подбородка, чуть опустились плечи, чуть свободнее стала одежда, в нём уже нет налёта романтизма, зато глаза смотрят прямо на зрителя – пытливо и мудро.
Портрет был написан вскоре после огромного успеха романа «Обломов», вышедшего в свет в журнале «Отечественные записки» и отдельным изданием в 1859 году. Современники оставили описание внешности Гончарова того периода: «… мужчина лет пятидесяти, небольшого роста, с пробритым подбородком, с начинавшими уже седеть густыми усами, бакенбардами и волосами, тщательно приглаженными».
Но к этому портрету Гончарова больше подходят слова, написанные им самим о его известном во всём мире герое – Обломове, которого писатель наделил особым сердцем и особой добротой: «…ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки».
Портрет висел в кабинете писателя. В 1914 году был передан в Симбирск экономкой И.А. Гончарова А.И. Трейгут. Сейчас он представлен в экспозиции Музея И.А. Гончарова.
Известный в середине XIX века акварелист и миниатюрист Иван Петрович Раулов создал «непарадный» акварельный портрет И.А. Гончарова в 1868 году, незадолго до первого издания романа «Обрыв» в журнале «Вестник Европы» в начале 1869 года. Этот портрет мало известен, редко публикуется, хотя обладает несомненными художественными достоинствами.
На портрете Гончаров в соломенной шляпе, в лёгком сером сюртуке и серо-розовом галстуке, завязанном небольшим бантом. Общий полупрозрачный пастельный фон акварели свидетельствует о бережном отношении автора к своей модели.
Портрет передаёт характер человека доброго, его глаза исполнены страдания и мудрости, его творческие и душевные силы до предела напряжены.
Это сложный период в жизни Гончарова, он пытался совместить должность редактора официальной газеты «Северная почта», а затем члена Совета по делам печати при Министерстве внутренних дел с работой над романом «Обрыв».
Задуманный в 1849 году в Симбирске роман долго вынашивался и обдумывался писателем, несмотря на его признание: «Как только я приехал на Волгу, на меня, как будто сон, слетел весь план романа». Только в 1860-е годы Гончаров приступает к осуществлению своего замысла. Из писем этого периода мы знаем, что работа над «Обрывом» шла напряжённо и трудно.
Писатель мучительно искал главную идею романа: «Являются на сцену лица, фигуры, картины, но сгруппировать их, найти смысл, связь, цель этой рисовки – не умею, не могу», – писал он. Лишь к концу 1860-х годов романист ощущает внутреннюю готовность к завершению работы. В 1867 году он вышел в отставку.
Для Гончарова наступило время большого творческого напряжения, он переживает то моменты необыкновенной работоспособности, то полный упадок сил и чувство неуверенности в себе. Наверное, в глубине души писатель сознавал, что «Обрыв» его последнее крупное произведение.
«Этот роман была моя жизнь, я вложил в него часть самого себя, близких мне лиц, Родину, Волгу, родные места, всю, можно сказать, свою и близкую мне жизнь», – писал Гончаров об «Обрыве». В этом романе автор стремился выразить своё понимание времени и жизни вообще, свои мысли о России, и её развитии.
В письме от 19 июня 1868 года, работая над 4-й частью романа, Гончаров писал о своём труде: «Невольно, бессознательно высказалась там и объяснилась и мне самому – и любовь к людям, и к России…».
Истории создания портрета И.А. Гончарова художником И.Н. Крамским автор книги о писателе в серии ЖЗЛ Ю.М. Лощиц посвятил целую главу. Рождение портрета, заказанного П.М. Третьяковым, потребовало настойчивости как со стороны художника, так и со стороны заказчика. Гончаров в течение пяти лет не соглашался позировать.
Вот один из его типичных отказов: «…мешает скромность, вовсе не излишняя и не притворная, то есть убеждение, что деятельность моя не так замечательна, чтобы стоило помещать мой портрет в галерею». И далее: «К этому прибавьте ещё старость, нездоровье, т. е. хандру, какое-то раздражение нерв и т. п.» Только в 1874 году Гончаров согласился позировать.
При этом Крамской пишет Третьякову в письме от 6 марта 1874 года: «Сидит он хорошо и совсем стал ручным».
Когда портрет был написан, Гончаров дал художнику такую оценку: «Он добыл у меня что-то из души, на что он был великий мастер, и дал это что-то, какую-то искру правды и жизни портрету; я радовался, что он понял внутреннего человека».
Думается, что определение «внутренний человек» нужно понимать как признание Гончарова в том, что за бесстрастной внешностью стареющего писателя Крамской увидел и признал настоящего человека, достойного внимания, интереса, сочувствия. Освещение в портрете Крамского притушено. Перед нами спокойно сидящий в кресле Иван Александрович, но его облик лишён статичности.
Динамичность создают положение торса, жест левой руки, держащей сигару, поворот головы и словно ждущий ответа взгляд писателя, полный живой мысли, он словно дружески беседует со зрителем.
Прижизненные портреты автора «Обломова», созданные художниками, не только дают нам представление о внешнем облике, они помогают понять душевное состояние Гончарова в разные периоды жизни, ощутить его не только как великого писателя, но и как человека со своими слабостями и достоинствами.
Антонина Лобкарёва, научный сотрудник ИМЦМ И.А. Гончарова
Источник: http://ulpravda.ru/monomach/rubrics/imia-nashego-kraia/dusha-tak-otkryto-i-iasno-svetilas-v-glazakh-
Юрий Лошиц — Гончаров
Картина его поразила. Как-то разом в сознании его всколыхнулись и соединились друг с другом художественные впечатления многих лет. Ему хотелось еще и еще думать о живописцах, берущихся за самые сложные, жизнеобъемлющие сюжеты. Хотелось записать эти свои раздумья, разбуженные работой Крамского. Да и с ним самим поговорить.
Неизвестно, как именно они объяснились при встрече, но 23 февраля 1874 года Крамской радостно сообщил в Москву: «Портрет И. А. Гончарова имеет большое вероятие быть написанным мною».
А через полторы недели Третьяков читал: «Работаем каждый день. Сидит он хорошо и совсем стал ручным».
14 марта Крамской еще пишет заказчику: портрет «двигается, и, кажется, удачно, хотя боюсь говорить вперед. Думаю, что на Страстной привезу».
И наконец, 20 марта: «Портрет Ивана Александровича Гончарова в воскресенье будет совсем закончен».
Вербное воскресенье было 24-го числа. Итого, сеансы продолжались не менее трех недель. Не так уж мало, если учитывать профессиональную быстроту, с какою обычно писал Крамской. Может быть, «модель» быстро уставала? Или портретист намеренно себя притормаживал, понимая особую ответственность заказа? Или разговоры их обоих отвлекали?
Ивана Александровича, естественно, интересовал «Христос в пустыне». Что все-таки побудило художника взяться за такую ответственнейшую тему?
Понятия Крамского о Христе, как Гончаров мог без труда уразуметь, оказались довольно-таки путаны. Видимо, художник исповедовал идеи, взятые из модной книжки Ренана, то есть признавал в Христе выдающегося моралиста, когда-то действительно жившего в Палестине.
Более того, он выдвигал отчаянный парадокс: Христос, мол, величайший из… атеистов всех времен, ибо — тут Крамской изъяснился довольно туманно — «изъял божественное начало из вселенной и внедрил в душу человеческую». Гм!..
Прямо не Христос получался, а Люцифер… Но тот же Крамской утверждал: нельзя Христа изображать в такой натуралистической манере, как это делают некоторые современные художники, желающие тем самым заявить во всеуслышание: се человек!., мы показываем исключительно человека.
Аптокольский, к примеру, в своей скульптуре представил Спасителя совершенным иудеем: нос с мясистым кончиком, чувственный рот…
Иван Александрович заметил, что и в прежние времена художники в религиозных сюжетах иногда уклонялись в сторону натурализма: тот же Тициан… Крамской о Тициане отозвался резко: не Христа написал, а итальянского дипломата, тонкого, хитрого, сухого эгоиста.
Оба были согласны, что даже гениальный живописец, когда берется за религиозную тему, часто не в силах бывает одолеть условий современного искусства.
Даже любимый Иваном Александровичем Рафаэль в своей «Сикстинской мадонне» потерпел частичную неудачу, когда, пытаясь изобразить младенца Христа, посадил на туловище ребенка крупную голову, наделенную чертами зрелости и мудрости. Мысль художника верна, но средствами живописи выразить ее не удалось.
А Богоматерь? Конечно, этот образ у Рафаэля необычайно выразителен, но и тут перед зрителем не божество, а лишь идеал прекрасной женщины-матери.
Видимо, слишком тяжек для любого художника груз земли, всего плотского, вещного. Даже гению редко удается стряхнуть этот груз с плеч.
Так говорили они на близкие тому и другому темы — художник, стремившийся «революционизировать» религиозную проблематику, и писатель, в мировоззрении которого с каждым десятилетием все отчетливей проступали черты религиозной ортодоксальности, догматы объективно-идеалистической эстетики. Вопросы, которые они обсуждали, не казались им ни узкими, ни далекими от действительности.
А интересно все-таки, что выйдет из нынешнего сидения? Удастся ли Ивану Николаевичу хоть чуть-чуть облагородить свою «модель», по-стариковски малоподвижную, погруженную в дремотное оцепенение? Какую правду скажет о нем портретист?
Что до «модели», то она давно уже привыкла думать о себе в самоиронических тонах. Вот поистине находка для карикатуристов! Брюхат, брюзгловат, подбородок двоится, веки тяжелые, будто в ячменях, так и норовят слипнуться.
Иван Николаевич, чуть наклонившись к полотну, поглядывает на Гончарова исподлобья. Остро, неожиданно и как бы украдкой поглядывает. В этом взгляде что-то от недоверия и выжидания, от постоянного, неослабевающего интереса. Какой характерный, чисто художнический, сквозной, сквозящий, чуть холодком обдающий взгляд!
Позировать Крамскому легко. Даже в те минуты, когда они ничего не говорят друг другу, остается ощущение длящейся миролюбивой беседы… Пожалуй, жизнь художника еще более зависима от внешних обстоятельств, чем жизнь писателя. Заказы, заказы, заказы… Редко когда удается выкроить время для своего, желанного.
На той же выставке, где Крамской показал «Христа», была еще одна его работа — портрет министра Валуева. Образ Спасителя и рядом — личина умного, хитрого, блестяще владеющего приемами придворной игры и интриг» политика.
И ведь обе картины пишет вождь «свободных» живописцев! Значит, и он с годами — поневоле или сознательно? — вовлекается в игру, начинает служить мамоне. Вот и сейчас неясно: интересен он, Гончаров, Крамскому как человек и писатель или дело лишь в почетном заказе?..
Но, по крайней мере, перед одним — перед законами своего искусства — художник, это видно, честен. Вон как он хмурится, как недовольно соскребывает металлической лопаткой уже присохшее к полотну масло, переписывает что-то наново.
Естественно, Ивану Александровичу хотелось бы посмотреть, получается там что-нибудь или не очень. Но он не спешит любопытничать. Ведь это так же нехорошо, как заглядывать в черновики писателя. То, что совершается там, на холсте, уже не принадлежит ему, Гончарову, оп бессилен там что-либо подправить, улучшить.
Он может, конечно, изменить осанку, выражение лица, сосредоточенно нахмурить брови, придать своему взгляду некоторую вдохновенность.
Но зачем? Кого ему обманывать? Художника? Себя? Будущих зрителей? Он и сейчас, во время сеансов, останется таким, каким бывает всегда, подолгу сидя в своем кабинете, в своем любимом и привычном плетеном кресле, несколько вытянув ноги вперед и отклонившись туловищем назад, к удобной твердой спинке.
Сколько часов он так просидел здесь и сколько еще, может быть, просидит сам, наедине со своими мыслями и воспоминаниями, а то с каким-нибудь гостем, гостями?.. Он отдыхает. Руки мягко опущены на подлокотники, кисти расслаблены, и пальцы не напряжены. В левой руке он держит надкуренную сигару.
Толстый бархатистый цилиндрик пепла вырос уже сантиметра на два, но он медлит отвалить его в пепельницу, сделанную из скорлупы кокосового ореха и стоящую, как всегда, рядом, на краю стола. Дым стремительно течет вверх острой ленточкой, чуть-чуть змеится и потом истаивает в воздухе, напитывая своим благородным ароматом книги, шторы.
Он никогда не злоупотреблял водкой и вином, давно уже ограничивает себя в еде, но вот сигары — его слабость. Еще во времена плавания на «Палладе» он охотился за лучшими сортами сигар в магазинах Лондона и лавках азиатских портов. Всякий раз, выезжая за границу, непременно покупал сигары впрок, на зиму, у парижских или берлинских табачников.
Сигара помогает думать, неколебимая струйка ее дыма успокаивает. Он выкурил, пожалуй, целую плантацию табака, пока написал три романа. Но о писательстве сейчас думать не хочется. Он отдыхает… Конечно, можно сказать, что это совсем немного — три романа за целую жизнь. Средний европейский писатель способен предложить публике три романа в год.
А что уж говорить о таких феноменах работоспособности, как Дюма!.. Помнится, в 58-м году, когда великолепный этот француз гостил в Петербурге, их представили друг другу.
Узнав, что русский писатель — путешественник, Дюма оживился и объявил, что предполагает написать до двухсот волюмов путешествий, в том числе 15 томов уделит России, 17 — Греции, 20 — Малой Азии и так далее… Когда художник добывает деньги только книгами или только картинами, оп вынужден спешить изо всех сил. Если поглядеть со стороны, он, Гончаров, и мол возможность работать не спеша. Но и он принужден был многим поступаться, чтобы обеспечить себе достаточную литературную самостоятельность. Из-за службы и у него свободного времени выкраивалось совсем немного. И нужно было уметь в него укладываться. И он, пожалуй, никому не уступал тогда в работоспособности. То, что иные делают за неделю, он писал за день. Русская кровь долго, медленно закипает. Но когда закипит… Так что теперь он имеет право отдохнуть и еще раз, без спешки, посмотреть на свои романы и на жизнь, ими задетую: не исказил ли он где-нибудь ее облик?
Многие, слишком даже многие кричат публично: исказил! Но он не станет вслух оспоривать их. Он слишком хорошо помнит пушкинский завет о равнодушии, с которым истинный художник должен принимать хвалу и клевету.
И вот сейчас он, кажется, именно так, по-пушкински, равнодушен. Не безразличен, не прегорд, не высокомерен, но мудро молчалив, будто заглянул куда-то далеко вперед — за тяжко сомкнутую, темную завесу грядущего.
Заглянул и вздохнул: не их, а его правда…
Иван Николаевич исправно является каждый день, в один и тот же утренний час, пока больше всего свету в кабинете хозяина. Окна выходят на запад — на тесный дворик с каретным сараем, поленницами дров и обнаженным кустом сирени.
На дровах белые подушки и перины снега, чуть розовеющего в ясную погоду. В комнате уже натоплено.
К устоявшемуся тонкому запаху табака, старых книг и нагретых каминных кирпичей добавляется свежий дух пришедшего с мороза гостя, резкий запах красок, выдавленных на палитру.
Источник: https://profilib.org/chtenie/125691/yuriy-loshits-goncharov-66.php
15 знаменитых цитат из произведений Ивана Гончарова
Первые стихотворные и прозаические произведения Гончарова были написаны приблизительно в 1835 году, когда он переехал в Санкт-Петербург и устроился переводчиком в департамент внешней торговли Министерства финансов.
В свободное время начинающий автор подрабатывал репетиторством у детей художника Николая Майкова, в доме которого часто собирались известные писатели, музыканты и живописцы.
Помимо прочего, в доме выпускались рукописные альманахи «Подснежник» и «Лунные ночи», в которых и были размещены первые литературные опыты писателя.
В 1846 году Гончаров познакомился с Виссарионом Белинским, сыгравшим большую роль в его творческой судьбе. Через год увидел свет первый роман писателя — «Обыкновенная история».
С октября 1852 года по август 1854 года Гончаров участвовал в экспедиции вице-адмирала Ефимия Путятина на военном фрегате «Паллада», в рамках которой побывал в Англии, Южной Африке, Китае и Японии.
Впечатления от путешествия легли в основу цикла очерков «Фрегат Паллада». В 1859 году был опубликован второй роман писателя — «Обломов», который он начал писать в 1847 году.
В 1869 году в журнале «Вестник Европы» был напечатан роман «Обрыв», работу над которым писатель начал спустя два года после публикации «Обломова».
В историю русской и мировой литературы Гончаров вошёл как мастер реалистической прозы, отразивший в своём творчестве существенные стороны жизни русского общества середины XIX века.
«Вечёрка» предлагает вашему вниманию подборку знаменитых цитат из произведений классика.
«Без жертв, без усилий и лишений нельзя жить на свете: жизнь — не сад, в котором растут только одни цветы».
«Фантазия — это своего рода такой паровик, что дай бог только, чтобы котел не лопнул».
«Изображать одно хорошее, светлое, отрадное в человеческой природе — значит скрадывать правду… Света без теней изобразить нельзя».
«Литература — язык, выражающий всё, что страна думает, чего желает, что она знает и чего хочет и должна знать».
«Не полюбивши долга, нельзя его исполнить».
«Ни раба, ни повелителя дружбе не надо. Дружба любит равенство».
«Трудно быть умным и искренним в одно время, особенно в чувстве».
«Ум везде одинаков: у умных людей есть одни общие признаки, как и у всех дураков, несмотря на различие наций, одежд, языка, религий, даже взгляда на жизнь».
«Человек не чувствует счастья, коли нет рожна. Надо его ударить бревном по голове, тогда он и узнает, что счастье было, и какое оно плохонькое ни есть, а всё лучше бревна».
«Короткое, ежедневное сближение с человеком не обходится ни тому, ни другому даром: много надо и с той и с другой стороны жизненного опыта, логики и сердечной теплоты, чтоб, наслаждаясь только достоинствами, не колоть и не колоться взаимными недостатками».
«Великая любовь неразлучна с глубоким умом; широта ума равняется глубине сердца. Оттого крайних вершин гуманности достигают великие сердца: они же — великие умы».
«В любви равно участвуют и душа и тело; в противном случае любовь неполна: мы не духи и не звери».
«Гордость, человеческое достоинство, права на уважение, целость самолюбия — всё разбито вдребезги! Оборвите эти цветы с венка, которым украшен человек, и он сделается почти вещью».
«Кто ж не был молод и отчасти глуп? У кого не было какой-нибудь странной, так называемой заветной мечты, которой никогда не суждено сбываться? Все мы смешны; но скажите, кто, не краснея за себя, решится заклеймить позорною бранью эти юношеские, благородные, пылкие, хоть и не совсем умеренные мечты? Кто не питал в свою очередь бесплодного желания, не ставил себя героем доблестного подвига, торжественной песни, громкого повествования? Чьё воображение не уносилось к баснословным, героическим временам? кто не плакал, сочувствуя высокому и прекрасному? Если найдётся такой человек, пусть он бросит камень в меня – я ему не завидую. Я краснею за свои юношеские мечты, но чту их: они залог чистоты сердца, признак души благородной, расположенной к добру».
«Дружба — вещь хорошая. Но Боже сохрани, если она с одной стороны дружба, с другой — любовь».
Источник: https://vm.ru/news/2013/06/18/15-znamenitih-tsitat-ivana-goncharova-201101.html
Лощиц Юрий Михайлович — Гончаров
К тому же говорить о «моцартианстве» Тургенева-романиста было бы не меньшей натяжкой, чем утверждать, что романист Гончаров хотя бы отчасти напоминает бескрылого ремесленника от искусства.
В ответном письме из Спасского «завистнику» Гончарову Тургенев так объясняет свое желание и дальше работать в романном жанре: «Не могу же я повторять «Записки охотника» ad infinitum! [7] А бросить писать тоже не хочется.
Остается сочинять такие повести, в которых, не претендуя ни на цельность, ни на крепость характеров, ни на глубокое и всестороннее проникновение в жизнь, я бы мог высказать, что мне приходит в голову. Будут прорехи, сшитые белыми нитками и т. п.
Как этому горю помочь? Кому нужен роман в эпическом значении этого слова, тому я не нужен; но я столько же думаю о создании романа, как о хождении на голове: что бы я ни писал, у меня выйдет ряд эскизов».
Правда, с годами эта самооценка, видимо, подзабылась. Но на то имелись и внешние причины: разительный успех у читающей публики почти каждого нового тургеневского романа, широкий интерес к ним критиков всех направлений, а затем и популярность на Западе.
Летом 59-го года, находясь в Спасском, Тургенев, взбодренный успехом «Дворянского гнезда», принимается за новую большую вещь. И пишет ее быстро — всего за четыре месяца.
Роман «Накануне» появился зимой 1860 года в первом номере катковского «Русского вестника». Выход романа послужил поводом к еще одному столкновению недавних друзей. Столкновению, за которым последовал и разрыв.
Читая «Накануне», Гончаров, уже соответственно настроенный, опять усмотрел заимствования из программы своего Художника.
Снова здесь фигурировал какой-то дилетант, теперь по фамилии Шубин, и живописец, и скульптор одновременно, личность разглагольствующая и раздраженно-чувственная. Этот Шубин вхож в дом, где его внимание привлекают две девицы.
Одна, по имени Зоя, смазливая и глупенькая, — карикатура на Марфиньку. Другая — ее зовут Еленой — что-то среднеарифметическое между Верой из Художника и Лизой из «Дворянского гнезда».
И конечно, Шубину не удаются ни его интрижки с Зоей, ни тем более с Еленой, потому что вот-вот должен объявиться в романе герой-вольнодумец (для разнообразия он болгарин по национальности), его-то, разумеется, Елена и полюбит. Тут же фигурирует и копия с гончаровского ученого Козлова — молодой ученый Берсенев…
Раздражение и обида с новой силой вспыхнули в душе Ивана Александровича. Прочитав первые страниц сорок романа, он в досаде захлопнул журнал (номер прислал ему для ознакомления сам автор).
Сколько еще может продолжаться эта прямая эксплуатация его замысла? Теперь доказывай, кто у кого что позаимствовал! Хорошо еще, что о своем Художнике он говорил не одному Тургеневу, что есть и другие свидетели, хотя бы тот же Семен Дудышкин.
Уже после «Дворянского гнезда» Дудышкин вполне солидаризовался с ним, что Тургенев внимательно изучил программу Райского.
Именно Дудышкин создал в эти дни прецедент для прямого разрыва между писателями. Вскоре после своего беглого ознакомления с «Накануне» Гончаров повстречал его на Невском и, узнав, что тот направляется к Тургеневу на обед по случаю опубликования романа, желчно пошутил:
— Это на мои деньги обедать будете.
Дудышкин — какой уж его бес за язык дернул? — на обеде, при свидетелях, гласно помянул злополучную фразу о деньгах. На следующий день Тургенев вместе с Анненковым пришел на квартиру Ивана Александровича с намерением решительно объясниться. Но хозяина дома не застали.
Все вдруг приобрело нешуточный оборот. В «Необыкновенной истории» Гончаров пишет: «Тургенев был прижат к стене: ему оставалось или сознаться, чего, конечно, он не сделает никогда, или вступиться за себя». Но в еще более трудном положении неожиданно оказался и сам Иван Александрович.
27 марта 1860 года он получает резкое письмо Тургенева с обвинением в клевете, с требованием немедленно разобрать всю историю в присутствии одного или нескольких свидетелей и с намеком на другие, более серьезные меры.
Гончаров в тот же день отвечает согласием на выставленные условия суда, а относительно намека на иные меры пишет: «Я готов на все меры, которые употребительны между порядочными людьми…»
В течение следующего дня ведется подготовка к встрече. Свидетелями решено пригласить четырех человек — Анненкова, Дружинина, Дудышкина и Никитенко. На кандидатуре последнего Гончаров настоял, зная, что первые два наверняка займут сторону Тургенева, и не будучи уверен в Дудышкине, которого оборот событий сильно испугал.
В этот же день он достает номер журнала с «Накануне» (тургеневский экземпляр давно отослан хозяину), чтобы ознакомиться с недочитанной большей частью романа. Что ж, дилетант Шубин, как он и прежде отчетливо видел, сильно смахивает на Райского. Налицо и иные тождественные ситуации.
Но доказать что-либо положительно — он только сейчас это начинает до конца понимать — будет почти невозможно. Слишком неравны условия, в которых, оказались он и его противник.
Романы Тургенева читали все члены третейского суда, а программа Художника в ее пространном устном изложении, кроме заинтересованных лиц, известна лишь ненадежному Дудышкину.
То, в чем он глубоко убежден, для недоброжелательно настроенных лиц может показаться проявлением его капризной субъективности, образчиком раздутого литературного самомнения. Словом, третейский суд как форма установления справедливости к их случаю вовсе не подходит. Но деваться уже некуда.
Суд состоялся 29 марта. К назначенному часу все собрались на квартире у Гончарова. Первым с изложением своих обид и недоумений выступил Тургенев.
По свидетельству Никитенко, который занес события этого дня в дневник, Тургенев был «взволнован, однако весьма ясно, просто и без малейших порывов гнева, хотя и не без прискорбия, изложил весь ход дела, на что Гончаров отвечал как-то смутно и неудовлетворительно».
Оценивая встречу, Никитенко замечает: «Вообще надобно признаться, что мой друг Иван Александрович в этой истории играл роль не очень завидную; он показал себя каким-то раздражительным, крайне необстоятельным и грубым человеком, тогда как Тургенев вообще, особенно во время этого объяснения, без сомнения для него тягостного, вел себя с большим достоинством, тактом, изяществом и какой-то особенной грацией, свойственной людям порядочным высокообразованного общества».
Таково впечатление человека, которого Гончаров считал своим другом и на сочувствие которого вправе был рассчитывать в первую очередь. Что же говорить о других судьях.
? «Я понимал, — вспоминает автор «Необыкновенной истории», — что всем им, как равнодушным людям, только скучно от всего этого и что привлечь их к мелочному участию (т. е.
к вхождению в мелкие детали заимствований. — Ю. Л.)я не могу».
Когда речь коснулась «Накануне», Иван Александрович совсем потерялся и, вместо того чтобы ясно обозначить все примеры заимствований, стал вдруг отступать: романа он толком не читал, и вообще тут многое, видимо, следует объяснить его мнительным характером.
Источник: https://fanread.ru/book/9418849/?page=61
Загрузка...
